1. ВОПРОСЫ ЖИЗНИ И СМЕРТИ И ФИЛОСОФИЯ БЫТИЯ В ПОВЕСТИ Л.Н. ТОЛСТОГО «СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА»

Повесть «Смерть Ивана Ильича» была впервые издана в 1886 году. В ней, как и в «Исповеди», отразились духовные искания Толстого. Это одно из первых произведений, где смерть показана настолько реалистично, «со всей страшной ясностью» . Но в повести интересна не столько сама смерть, сколько духовная эволюция героя, его сомнения и переживания.

С точки зрения «прозрения» Ивана Ильича, всю его жизнь можно разделить на три части: до болезни, сама болезнь и смерть (последние два часа агонии).

Жизненная философия героя до болезни сводилась к простым внешним правилам, которые были приняты в обществе. Главным критерием выступало «приличие», приличие в общении, в выборе знакомых, в обстановке, в семье. «Супружеская жизнь, представляя некоторые удобства в жизни, в сущности есть очень сложное и тяжелое дело, по отношению которого, для того чтобы исполнять свой долг, то есть вести приличную, одобряемую обществом жизнь, нужно выработать – определенное отношение, как и к службе».

Автор не раз подчёркивает, что жизнь Ивана Ильича была самая обычная: «Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная». Герой живёт по схеме, выработанной уже людьми его круга: учёба, служба, романы, модистки, попойки, женитьба, карьерный рост – всё в рамках приличия общества. Иван Ильич даже в смерти выглядит, как все мёртвые: «Мертвец лежал, как всегда лежат мертвецы, особенно тяжело, по-мертвецки, утонувши окоченевшими членами в подстилке гроба, с навсегда согнувшеюся головой на подушке, и выставлял, как всегда выставляют мертвецы, свой желтый восковой лоб…»

Эта «обычность» призвана сказать, что рано или поздно такое случится с каждым, но никто не задумывается об этом, а если задумывается, то гонит подобные мысли. Пётр Иванович старается не думать о своей возможной смерти, не думал о ней и Иван Ильич, воспринимая это явление, как нечто абстрактное, совершенно к неприменимое к нему.

Одно из главных стремлений героя – комфорт, удобная, спокойная жизнь. С этой целью Иван Ильич ищет доходную должность, сам занимается обстановкой дома, волнуясь за каждую мелочь, не вникая в семейные проблемы, устанавливает наиболее удобные и приятные отношения с женой.

Приличная, комфортная жизнь – вот основной принцип героя до болезни. Но появляется нечто, что «стало портить установившуюся было в семействе Головиных приятность легкой и приличной жизни».

Это нечто – осознание Иваном Ильичом собственной болезни. Подобное осознание постепенно разрушает прежние жизненные принципы и ценности героя. Сначала Иван Ильич пытается свою болезнь ввести «в рамки приличия», он ездит к докторам, выполняет все предписания, читает медицинские книги, советуется со знающими людьми и убеждает себя в том, что болезнь отступила.

Но вскоре и эта видимость «контроля над ситуацией» исчезает. Иван Ильич становится требовательным, раздражительным, он сам разрушает созданный с таким трудом комфорт. «Опять на него нашел ужас, он запыхался, нагнулся, стал искать спичек, надавил локтем на тумбочку. Она мешала ему и делала больно, он разозлился на нее, надавил с досадой сильнее и повалил тумбочку. И в отчаянии задыхаясь, он повалился на спину, ожидая сейчас же смерти».

В течение всей болезни Ивана Ильича мучают экзистенциальные сомнения. Сначала это неверие в свою смерть, затем неприятие смерти, как факта. Далее герой осознаёт, что для него жизнь заканчивается. Этот новый виток в размышлениях рождает новые переживания, Иван Ильич не понимает, за что с ним происходит такое.

Это следующий шаг в духовной эволюции героя, страх смерти и непонимание подтолкнули его к размышлениям. Головин постепенно приходит к выводу, что во всей жизни его была одна «светлая точка» - детство, а «потом все чернее и чернее и все быстрее и быстрее». Чем больше постигал Иван Ильич эту истину, тем яснее видел, что жизнь его летит к концу. Сначала он попытался бороться, но понял, что бесполезно. У героя осталось лишь одно сомнение: «Мучение, смерть... Зачем?»

Иван Ильич мучался и духовно и физически. Боль и непонимание заставили его усиленно искать ответ. Головин внезапно осознаёт, что жил неправильно, что вся его жизнь потрачена впустую, и вернуть ничего нельзя. Осознание это приходит, когда Иван Ильич нечаянно сопоставляет свою семью, надуманные ценности жены и детей, их ложь, притворство и мужика Герасима, который единственный из всего окружения Головина не обманывает и не притворяется.

Главный герой замирает на середине своего эволюционного пути. Он отверг принципы своего общества, своей семьи, как нечто фальшивое, пустое, суетное, но приблизиться к простой жизненной правде Герасима Иван Ильич не может, он не знает, как это сделать и чувствует, что упустил что-то важное.

С этого момента страх смерти заполняет Головина, знать, что жил не правильно, и не знать, как всё исправить – вот главное мучение Ивана Ильича. Он понимает, что не жил, а времени уже не осталось. Весь ужас героя проявляется в крике: «Не хочу!» Это последняя борьба Головина с неизбежным.

Всю жизнь Ивана Ильича волновала лишь собственная персона. Чины, деньги, связи – всё, чтобы сделать хорошо себе. Из-за этого он и не воспринимает простой мудрости Герасима, который бескорыстно трудится для умирающего, забывая про себя и свои дела. Головин просто не знает такой жизни, не знает, что можно жить для людей, для семьи.

Когда Иван Ильич проваливается в чёрную дыру своего сознания, он видит впереди свет. Это шанс пройти жизненный путь назад, т.е. через всю темноту, к той одной «светлой точке». Здесь можно проследить мотив детства. Герой помнит, что жизнь его была «то», когда он был ребёнком, эти воспоминания часто посещают Головина во время болезни. Когда же Иван Ильич мысленно проходит через черноту, ему открывается свет, и он чувствует, что кто-то целует его руку. Это его сын, ребёнок. При виде мальчика Головин осознаёт ту истину, которая раньше не давалась ему: нужно жить для других, думая о других, заботясь о них. Ивану Ильичу становится жалко свою семью, это первое чувство не для себя, и герой ясно осознаёт, как можно поправить жизнь – прекратить мучить родных людей. И страх уходит, боль отступает, смерти нет, остаётся только свет, простой свет истины, который впервые увидел Иван Ильич. И первый поступок, который Головин совершает для других – это избавление его семьи от мучений, от самого себя. Но уход Ивана Ильича нельзя назвать смертью, сам он говорит, что смерти нет, значит, это нечто другое. В человеческом бытие только одно явление противостоит смерти – это рождение.

Мы считаем, что то, что произошло с Иваном Ильичом, это его духовное рождение, ему открывается истина, он видит свет, недаром Петр Иванович видит на лице покойного «выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано, и сделано правильно». Просто Головин сумел поправить свою жизнь.

2. ПРОСТРАНСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОВЕСТИ.

Пространственная организация повести весьма интересна. Пространство можно разделить на физический мир и духовный мир героя. До болезни физический мир обширен и многосторонен. Иван Ильич ведёт динамичный образ жизни: из Петербурга он переезжает в провинцию, там посещает приёмы, вечера, ходит на службу, ездит в гости. После женитьбы Головин с семьёй еще раз переезжают, Иван Ильич отправляется хлопотать о более доходном месте. Т.е. до болезни Головина окружает огромное пространство. При этом, несмотря на все перемещения, герой ни разу не задумывается о смысле жизни, он вообще не размышляет, а просто выполняет предписанные обществом правила

Когда Иван Ильич узнаёт о своей болезни, его физическое пространство начинает сужаться. Сначала Головин ещё ездит в суд, в гости, к доктору, но постепенно он сокращает эти перемещения, пока не перестаёт выезжать. Но на этом сужение не останавливается. Иван Ильич живёт в границах дома, потом своей комнаты, затем он не встаёт с дивана, более того лежит, отвернувшись к спинке. Этот диван – финальная точка, пространство героя сокращается до минимума. Но вот парадокс, чем меньше физические границы героя, тем шире становится мир его мыслей. Именно в этом крохотном пространстве, на диване, Иван Ильич постигает смысл бытия. «Иван Ильич уже не вставал с дивана. Он не хотел лежать в постели. И, лежа почти все время лицом к стене, он одиноко страдал все те же неразрешающиеся страдания и одиноко думал все ту же неразрешающуюся думу».

Внутренний мир героя начинает разворачиваться лишь во время болезни. В начале, это лишь «клочок» сознания, который включает в себя силлогизм о Кае и размышления о невозможности смерти.

Чем дальше заходит болезнь героя, тем глубже и нравственнее становится его духовная жизнь. Головин не только сомневается и размышляет, он делает выводы, которые порождают стремление что-то изменить. "А если это так, - сказал он себе, - и я ухожу из жизни с сознанием того, что погубил все, что мне дано было, и поправить нельзя, тогда что ж?"

Важной частью пространства внутреннего мира героя является темный коридор, сквозь который проходит Иван Ильич. Именно этот коридор – финальный шаг в духовной жизни Головина. В нём остаются все сомнения, терзания и мысли героя, душа Ивана Ильича выходит к свету, к «точке абсолюта» понимания, это свет знания – как поправить свою жизнь, т.е. коридор – это символ всех нравственных поисков героя на пути к истине.

Если сравнить внутреннее пространство души героя с геометрической фигурой, оно будет напоминать два треугольника, соединённых вершинами. Детство Головина – светлые, чистые моменты. Духовная жизнь в нём разворачивается во всей широте и многогранности, но чем дальше, чем взрослее герой, тем духовное пространство уже и уже. До пиковой точки. Эта точка – известие о болезни, с этих пор Головин начинает мыслить, терзаться, а значит, совершенствоваться морально. И пространство его души всё расширяется, пока не охватывает свет истины.

3. ВРЕМЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОВЕСТИ

Время в повести распределено очень неравномерно. Здесь можно проследить тот же мотив сужения, что и в пространственной организации. Период «до болезни» включает в себя детство героя, его юность и семнадцать лет службы. Это время зрелости героя исчисляется годами. За все семнадцать лет в жизни Ивана Ильича не случилось ничего такого, на чём автор хотел бы остановиться. «После двух лет службы в новом городе Иван Ильич встретился с своей будущей женой». «После семи лет службы в одном городе Ивана Ильича перевели на место прокурора в другую губернию.»

Единственное значимое событие – это болезнь. В этот период время становится дискретным. Сначала счёт идёт на месяцы, затем, когда Иван Ильич уже не выходит из дома он отсчитывает недели. Каждая глава начинается с замечания о том, сколько уже прошло. «Так шло месяц и два». «Прошло еще две недели». «Так прошло две недели».

Наконец, когда Головин уже не встаёт с дивана, время становится максимально дробным. Это последние три дня жизни героя и день смерти, расписанный, практически, по часам. В момент умирания время останавливается полностью, а затем снова набирает ход (два часа агонии), но для Ивана Ильича финальным становится то мгновенье, когда он осознаёт, как можно ещё поправить свою жизнь. Головин в момент своего сознания приходит к точке абсолюта, которая находится вне времени и пространства, он соединяется с Богом: «Он хотел сказать еще "прости", но сказал "пропусти", и, не в силах уже будучи поправиться, махнул рукою, зная, что поймет тот, кому надо».

Время болезни – быстрое, и чем ближе конец, тем больше духовных исканий у героя. Головин с жадностью ловит каждое мгновение, боясь не успеть понять смысл существования.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотрев пространственно-временную организацию текста и его экзистенциальную проблематику, мы пришли к выводу, что время и пространство непосредственно связаны с духовными исканиями героя.

Тут можно проследить закономерность: чем меньше остаётся у Ивана Ильича времени, чем уже границы его существования, тем обширнее и сложнее его нравственная жизнь. С одной стороны, это связано с отречением от своего круга и пересмотром жизненных ценностей, всё общество сосредотачивается для Головина в одном человеке – мужике Герасиме, единственное представление о комфорте – держать ноги высоко над головой, чтобы хоть как-то утишить боль, все приличия сводятся к стыду своего измождённого болезнью тела. С другой – автор хотел показать, что в жизни человека есть только два непостижимых явления: рождение и смерть. Чтобы постигнуть тайну одного, необходимо понять другое.

Повесть Толстого «смерть Ивана Ильича». Ее начинаешь смехом, а заканчиваешь печалью и глубокими размышлениями.
Улица, карета, подъезд, передняя, комната, гроб, мертвец..., медленно подводит нас автор к центральному персонажу.
Толстой обнажает ритуал похорон со всей откровенностью, и уж видишь черты близких знакомых, делающих вид сострадания, и черты собственные обнажаются с такою же реалистичностью.
«Каково, умер; а я вот нет, - подумал или почувствовал каждый».1 Каждый радуется, что это случилось не с ним, будто с ним этого не случится, и совместно с этим в глубине каждого рождается вина живущего.
Как-то странно все это наблюдать со стороны: Лев Николаевич вдруг описывает не страдания близких, а «лицо Шварца с английскими бакенбардами», как «вся его худая фигура во фраке имела изящную торжественность», как «Петр Иванович пропустил вперед себя дам», какую он испытывал неловкость возле пуфа во время общения со вдовой. Мы видим притворство, слышим мысли, шепот. Люди продолжают жить вопреки смерти, возле нее, вот она уже рядом, но никто не обращает на нее внимания, люди из приличия делают лица, совершают обряды, которые кажутся им правильными и необходимыми. И главного героя совсем не жаль, потому что нет живых, которые испытывают потерю. Есть мальчик-гимназистик, в его лице мы видим страх, но не видим боль потери, она безусловно есть, однако Лев Николаевич обходит это стороной. Странно, что никто здесь не задумывается о смерти, будто ее нет, но тем не менее она в центре событий, в центре зала. Лишь мальчик боится ее, другие же заняты насущными проблемами и заботами, бегут от навязчивой мысли.
Все это контрастирует с центральным событием повести- смертью. Все это кажется нелепым, неважным, в сравнении с ней.
И в то же время Толстой будто описывает не восемьдесят второй год, а именно сегодняшний день, будто именно сегодня он заглянул на кладбища, на панихиды. Отчего ж так?
Люди остаются людьми, и ничего больше. Никто не знает, как по-настоящему нужно реагировать на смерть, как нужно жить с ней, и нужно ли. До сих пор человечество пугает мысль о смерти, и мы гоним ее, что есть силы, бежим в работу, в отношения, в быт, в азартные игры, в общем, кто во что горазд.
Человек совсем не хочет подумать о душе, которая живет в теле, итак слишком малый срок. Душа знает, что должна приготовится к вечности, но для нее невыносимо тяжело думать о самой себе и оставаться наедине.
Суета сует, говорил Екклесиаст, но нам как раз и необходима эта суета, «которая развлекала бы нас и не давала места столь неприятным мыслям»2.
Лишь единицы останавливаются и встречаются с реальностью лицом к лицу, подпускают ее, заглядывают в бездну, ужасаются, но затем и принимают.
Поминки сегодня по большей своей части ничем не отличаются от поминок Ивана Ильича. Люди плачут, скучают, пытаются проникнуться, жалеют себя, жалеют тело, лежащее во гробе, потом крестятся приличия ради, или наоборот, «стараются не поддаваться удручающим впечатлениям».
Похороны зачастую показывают нам наше отношения к смерти, к жизни. Люди стараются быть такими, как все, как принято, чтоб не выделяться, чтоб не осудили, и на похоронах отчего-то порой это становится особенно важно. Эта массовость и правильность убивает всякую искренность и настоящесть.
«В смерти других,- пишет философ Мартин Хайдеггер,- нередко видят общественную неприятность, если даже не бестактность, от которой общественность должна быть избавлена».3
Лев Николаевич обнажает перед нами мысли героев. Петр Иванович расстроен, что опоздает вечером на игру, вдова озабочена получением денег.
«Наследство имеет в себе сторону глубоко безнравственную: оно искажает законную печаль о потере близкого лица введением во владение его вещами».4
И действительно, к несчастью, имеют место быть «дикие распри, безобразные ссоры делящих добычу возле гроба».5
Однако эта участь избежала Ивана Ильича. У него и нет по-настоящему близких людей. Просто Федор Васильевич и Петр Иванович, ближайший «товарищ по училищу» Ивана Ильича подумали, и возрадовались о том, что теперь получат повышение по службе. Жена похлопотала, как бы «вытянуть от казны побольше денег по случаю смерти».6
В повести Лев Николаевич идет от внешнего к внутреннему. И это потрясающе, насколько гениально, медленно, деликатно, и в то же время настойчиво он идет к цели.
Перед нами предстает труп, самый настоящий. Его описывает автор подробно, словно чтоб доказать, что нет там никакого человека, а вот труп да и только. А далее все вокруг него крутиться, Толстой будто бы рассказывает историю его жизни стоя возле гроба Ивана Ильича, в его квартире. Мы все время видим этого мертвеца, над которым сначала хочется хохотать, мы равнодушно глядим на него, и незаметно проникаемся к нему.
Мы видим его простяцкую жизнь. Иван Ильич Головин всегда хотел жить спокойно и радостно, крутиться в высшем свете было его мечтою. И вот он уж и закрутился в этом водовороте, и вот он уже и счастлив, прошел по карьерной лестнице, и вот уже он судья. Все его уважают, боятся, он распоряжается жизнями людей. И не то, чтоб злоупотребляет, но каково, как приятно это ощущение власти. Как мало человеку надо!
Но он никогда не жил глубоко, не жил сердцем. Он хотел только жить правильно. Для него существовали авторитеты, и в них он видел свои высшие ценности, к ним стремился. Он обставлял гостиную, у него была внешне приличная семья, дети. А кто живет иначе? Разве можем мы его винить за то? Разве сами другие?
Он желал порядка во всем, на службе, в доме, в семье, только порядок этот он понимал как-то внешне, не придавая значения внутреннему. От внутреннего он бежал, бежал от самого себя, от истинной жизни. И когда он увидел, что не может находится с женой, он ринулся в работу, сбежал от проблемы, не пытаясь даже попробовать решить ее.
Иван Ильич всегда ко всему умел приспособиться, чтоб только не потерять свой мнимый праздник жизни. Он приспособился и был абсолютно счастлив. Он бы и прожил так жизнь, не разу не проснувшись, если б не его болезнь.
Болезнь заставляет его проснуться, пересмотреть свои ценности, свою жизнь, увидеть себя, вспомнить и вернуться к самому себе.
Болезнь играет для него роль спасения, смерть – освобождения.
«Кончена смерть, ее нет больше», - сказал он умирая.
Читая Толстого довольно часто встречаешься с темой смерти. Для самого автора тема эта была болезненна, и едва не привела его к суициду.
«Я испытывал ужас перед тем, что ожидает меня - знал, что этот ужас
ужаснее самого положения, но не мог отогнать его и не мог терпеливо ожидать конца. Как ни убедительно было рассуждение о том, что всё равно разорвётся сосуд в сердце или лопнет что-нибудь, и всё кончится, я не мог терпеливо ожидать конца. Ужас тьмы был слишком велик, и я хотел поскорее, поскорее избавиться от него петлёй или пулей. И вот это-то чувство сильнее всего влекло меня к самоубийству».7
Лев Николаевич так сильно боялся смерти, что хотел немедленно покончить с жизнью, чтоб только не страдать от этого неуемного страха перед ней. Он болел этим страхом, этот страх отравлял жизнь.
Иван Ильич напротив - боролся за жизнь. Он всеми силами держался за волосок, и каждый раз он «усилием воображения старался поймать свою почку и остановить, укрепить ее: так мало нужно, казалось ему», он постоянно представлял, что ему уже лучше, но это не помогло.
Да, Иван Ильич страстно желал жизни (жизнь ли это была), но и Лев Николаевич хотел жить, поэтому-то он и прятал от себя веревки, не брал ружье на охоту, боясь застрелиться.
Все это по сути разные симптомы одной болезни.
Лев Николаевич находит выход, он находит веру, и она приводит его к свету: «живи, отыскивая Бога, и тогда не будет жизни без Бога. И сильнее чем когда-нибудь всё осветилось во мне и вокруг меня, и свет этот уже не покидал меня».8
Он сумел переболеть этим страхом, и переправился на другую сторону реки.
Оставшись в живых переродился.
«Со мной случилось как будто вот что: я не помню, когда меня посадили в лодку, оттолкнули от какого-то неизвестного мне берега, указали направление к другому берегу, дали в неопытные руки вёсла и оставили одного. Я работал, как умёл, вёслами и плыл; но чем дальше я выплывал на середину, тем быстрее становилось течение, относившее меня прочь от цели, и тем чаще и чаще мне встречались пловцы, такие же, как я, уносимые течением. Были одинокие пловцы, продолжавшие грести; были пловцы, побросавшие вёсла; были большие лодки, огромные корабли, полные народом; одни бились с течением, другие отдавались ему. И чем дальше я плыл, тем больше, глядя на направление вниз, по потоку всех плывущих, я забывал данное мне направление. На самой середине потока, в тесноте лодок и кораблей; несущихся вниз, я уже совсем потерял
направление и бросил вёсла. И меня далеко отнесло, так далеко, что я услыхал шум порогов, в которых я должен был разбиться, и увидал лодки, разбившиеся в них. И я опомнился. Долго я не мог понять, что со мной случилось. Я видел перед собой одну погибель, к которой я бежал и которой боялся, нигде не видел спасения и не знал, что мне делать. Но, оглянувшись назад, я увидел бесчисленные лодки, которые, не переставая, упорно перебивали течение, вспомнил о береге, о вёслах и направлении и стал выгребаться назад вверх по течению и к берегу».9
Иван Ильич тоже переправился на другую сторону реки, он смирился со страхом, прошел дальше, за него, и нашел там свободу и настоящую радость.
Он долго пытался бороться со страхом своими заученными методами, но они не работали, смерть все равно «продолжала свое, и она приходила и становилась прямо перед ним и смотрела на него, и он столбенел, и огонь тух
в глазах».10 Она постоянно преследовала его, мелькала сквозь ширмы, глядела на него из-за цветов.
Лишь в детстве мы чисты и свободны от этого страха, живем так, словно навсегда. В детстве в нас живет вера, она будто рождается с нами, может дается нам в долг.
Недаром, Иисус призывает нас быть, «как дети». Дети доверчивы, берут все на веру без доказательств. А без веры, как говорил Федор Михайлович «без веры в свою душу и её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо».11
От того-то и не хотел жить Лев Никалаевич:
«Я жил, пока знал смысл жизни. Как другим людям, так и мне смысл жизни и возможность жизни давала вера. А жизнь, представляющаяся мне ничем, есть ничто»12, - подводит он итог.
Иван Ильич боится смерти, в нем нет веры в бессмертие, но он постоянно возвращается в детство, убегает в это время безграничной радости, будто что-то забыл там, только там теперь очень больно. Каждая деталь возвращает его туда. Для чего? Быть может, чтоб он смог пересмотреть свою жизнь, увидеть себя, каким он был, и что с ним стало. Это трудно.
В параллель внутреннему нам показываются и его внешние перемены, он худеет, бледнеет, и теперь уже не смотрит в зеркало, чтоб суметь обмануть себя в очередной раз, чтоб убежать. Зеркало не лжет. И детство не лжет. Оно просто приходит, и вот он снова уже маленький, «совсем особенное от всех других существо, он Ваня с мама, папа, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней…»13
И теперь уже нам нельзя относится равнодушно к Ивану Ильичу, увидев его маленьким и живым, и таким же особенным, как каждый из нас.
«Без детей нельзя было бы так любить человечество».14 Через детство и мы проникаемся к нему и видим в нем уже не существо, делающее вид живущего, а человека живого.
Однако никто, кроме нас этого не увидел. Этого не видели жена, дочь, потому что «они были в самом разгаре выездов, ничего не понимали, досадовали на то, что он такой невеселый и требовательный».15
Они занимались своими проблемами, продолжали жить, ходить в театры, иными словами, жили прежней жизнью, в которой внешнее бурлило, внутреннее спало. Иван Ильич же начал просыпаться в этом царстве сна.
Он «как будто жил-жил, шёл-шёл и пришёл к пропасти и ясно увидал, что впереди ничего нет, кроме погибели. И остановиться нельзя, и назад нельзя, и закрыть глаза нельзя, чтобы не видать, что ничего нет впереди, кроме обмана жизни и счастья и настоящих страданий и настоящей смерти - полного уничтожения».16
Теперь Иван Ильич все чаще один, все больше тревожится при виде «высшего света». Его тянет к Герасиму, к его жизни, настоящести, и лишь Герасим искренне жалеет старика. Хотя старик ли он? Ему всего лишь сорок пять. Но Герасим не лжет, он сострадает ему, и надеется, что в трудный момент рядом с ним тоже окажется кто-то, кто протянет руку помощи.
«Главное мучение Ивана Ильича была ложь, - та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду... была ужасно мучительна для Ивана Ильича».17
«Страшный, ужасный акт его умирания, он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной неприятности».18
Его мучило это притворство (ему не давали спокойно даже умереть, даже умирать нужно было как-то прилично), его мучили сомнения, что что-то в его жизни было не так, «не то».
И ведь случилось, что и вспомнить-то Ивану Ильичу из жизни было нечего. Он забыл себя на том островке детства, и оттого ему так больно туда возвращаться. Теперь «ему хотелось, чтоб его приласкали, поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей, а эта ложь вокруг него и в нем самом более всего отравляла последние дни жизни».19
Но отчего болезнь, он недоумевает. Ведь жил-то он правильно!
«Объяснить бы можно было, если бы сказать, что я жил не так, как надо. Но этого-то уже невозможно признать».20 И тут закрадывается сомнение.
Сомнение, которое спасет его, и откроет перед ним новый мир и новые ценности. Иван Ильич начинает осознавать, что всю свою жизнь лгал, он привел себя в жертву лжи.
Поначалу «ему ядовито смешно было думать, что для устройства гостиной он пожертвовал жизнью».21 Сперва он не понимал всю истинность своей насмешки. Но закравшись единожды, сомнение начинает грызть его изнутри.
«Случилось то, что случается с каждым заболевающим смертельною внутреннею болезнью. Сначала появляются ничтожные признаки недомогания, на которые больной не обращает внимания, потом признаки эти повторяются чаще и чаще и сливаются в одно нераздельное по времени страдание. Страдание растёт, и больной не успеет оглянуться, как уже сознаёт, что то, что он принимал за недомогание, есть то, что для него значительнее всего в мире, что это - смерть».22
Иван Ильич принимает священника, исповедуется, плачет, раскаивается.
И после, уже не в силах возвратиться к прежней лжи и притворству. Вся боль, отчаяние вырываются на свободу, он воет три дня. Он встречается со смертью лицом к лицу, и уже не бежит от нее, он встречается с ней, со своим страхом, и …
«Да, все было не то» - говорит он себе. И только когда понимаешь, что было «не то», только тогда появляется надежда, потому что возникает вопрос: а что же «то»?
Он впервые увидел сына, жену, и впервые в жизни подумал о них, пожалел их, а не себя, вышел за пределы собственного «я». Он пробудился.
Некогда пробудился и князь Андрей. Он также лежал при смерти, рядом был сын, сестра, любимая, и он «думал о смерти, о том, что любовь мешает ему умереть: «Любовь есть жизнь. Любовь есть Бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику. Да, смерть – пробуждение».23
Лев Николаевич постоянно возвращается к теме смерти в своих произведения, в том числе в «Войне и Мире».
«Чтобы меня убили… чтобы меня не было. Чтобы все это было, а меня бы не было»24 - недоумевает князь Андрей.
- А разве ты боишься? – спрашивает Пьер солдата на поле сражения.
- А то как же? Нельзя не бояться…»25
Или же вспомним тревожные мысли Николая Ростова, бегущего на Аустерлицком сражении:
«Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все? - ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. - А может, - и убить! Что-нибудь не так, - подумал он, - не может быть, чтоб они хотели убить меня».26
Так же недоумевает Иван Ильич, вспоминая детство. Все герои Льва Николаевича движутся, взрослеют, меняются.
Князь Андрей с течением времени поменял свое отношение к смерти.
Находясь на грани, у черты, он уже не пугался, не удивлялся, «он чувствовал, что умирает, что он уже умер наполовину. Он не торопясь, и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое…».27
Иван Ильич освобождается от страха. Болезнь открывает ему новую жизнь, освобождая от лжи, от вечного притворства, от сна и забытья. Болезнь тут оказывается спасительницей.
Фаддей Дойчер пишет об этом, что «все, что ни происходит в жизни, связано с каким-то видом благодати. Бог хочет, чтобы все в жизни обращалось в «капитал» блага. Даже зло Он пытается обратить во благо. Зло не может быть благодатью, но Бог, в Своем всемогуществе и бесконечном милосердии, может извлечь благо даже из зла. Последствия содеянного зла могут стать случаем к покаянию и обращению».28
И в итоге Иван Ильич уже думает не о себе, а переживает за сына, который страдает при виде болезни отца; теперь он видит, как мучается жена, и хочет избавить их, дать им жить.
«Жалко их, надо сделать, чтобы им не больно было. Избавить их и самому избавиться от этих страданий. Как хорошо и как просто, - подумал он».29
Иван Ильич освобождается, освобождается и автор повести, но далеко не каждый способен найти эту свободу, обрести смысл, поверить. Эта экзистенциальная тема является основной темой для каждого человека. Нельзя по-настоящему жить, чувствовать вкус жизни, радость, не имея смысла и веры.
Но поверить, отринув свой человеческий разум еще труднее. Философы, мудрецы решают и решают эту проблему, ищут ответы, размышляют о смысле, о вечности. И дело даже не в поиске счастья, ведь совсем еще не факт, что вера несомненно одарит человека радостью. Святая Тереза писала о том, что в большинстве своем она жила страдая, и тем она более посвящала себя Богу.
Когда мы влюблены, мы чувствуем наполненность, мы уверены, что в нашей жизни есть смысл, мы чувствуем его во всем, но влюбленность проходит, наступает повседневность, и мысль о смысле ином непременно стучится в двери нашего сознания. Каждый поступает с этой гостьей по-разному. Лев Николаевич призывает нас отворить ей двери, впустить ее в свою жизни, не избегать ее.
Сам он долго пытался найти смысл, размышлял, искал, бесконечно много читал, и какие бы ответы он не находил, всего этого хватало лишь на время. На время он успокаивался, а потом мучения продолжались с новой силой.
«Ответы эти не удовлетворяли меня, и я чувствовал, что пропадает во мне то, что мне нужно для жизни. Я приходил в ужас и начинал молиться тому, которого я искал, о том, чтоб Он помог мне. И чем больше я молился, тем очевиднее мне было, что Он не слышит меня и что нет никого такого, к которому бы можно было обращаться. И с отчаянием в сердце о том, что нет и нет Бога, я говорил:
«Господи, помилуй, спаси меня! Господи, научи меня, Бог мой!» Но никто не миловал меня, и я чувствовал, что жизнь моя останавливается».30
Тем не менее, Лев Николаевич нашел себя именно в исканиях Бога: «стоит мне знать о Боге, и я живу; стоит забыть, не верить в Него, и я умираю».31
Отчего-то всем нам так просто поверить в зло, в духов, монстров, различные языческие суеверия, и так непросто прийти к божественному.
«Ужасно много людей, не верующих в Бога, верят, однако же, черту с удовольствием и готовностью». 32
В чем проблема Ивана Ильича? Он так легко умел ко всему приспосабливаться, и видимо, именно в этом его беда. Он приспособился, он слишком хорошо зажил, и судьба отняла у него самое главное - жизнь. Лишь с этим он не мог смириться, лишь к этому не сумел приспособиться.
Жизнь всегда учит нас, и отнимает самое ценное и дорогое. Бог дает нам дары, но только с тем, чтоб мы были готовы в любой момент отдать их Ему. Чтоб возлюбив Его всем сердцем, мы не прятали бы камни за пазухой, а словно дети малые, готовы были всегда отдать ему все.
«Дар следует принимать так,- пишет Дайчер, - чтобы в любую минуту быть готовым его вернуть. Какой удивительный парадокс! Бог одаряет нас затем, чтобы, принимая Его дары, мы были готовы в любой момент отдать их назад. Такой готовностью ты показываешь, что не присвоил дара себе, ты признаешь, что тебе ничто не принадлежит. Дар, отданный Богу, возвращается к нам и возвращается, многократно приумноженным. Даром является все: твоя душа и тело, жена, муж, дети, все, чем ты владеешь и что делаешь - все принадлежит Господу. Готов ли ты в любую минуту отдать каждый из этих даров?»33
Иван Ильич ничего не отдавал. Он приспосабливался. И вернуть себе это дитя Господь мог только посредством его болезни.
«Любовь Бога ревнива, пишет Фаадей Дайчер в его «Размышлениях о вере», - «Господь воспылал к тебе ревнивой любовью. Эта любовь - мука Бога, Его тоска по тебе, Своему ребенку и Своей собственности. Он будет бороться за тебя. Его ревнивая любовь временами тяжела, ибо ты иногда ускользаешь из Его рук и идешь к пропасти, зачастую даже не подозревая об этом. Поэтому Бог бывает вынужден «встряхнуть» тебя, послать тебе «тяжелую» благодать, но все это для того, чтобы спасти тебя, чтобы ты доверился Ему до конца. Божия любовь ревнива».34
Бог ли заставляет его проснуться или нет, сказать невозможно, но ясно одно: Иван Ильич просыпается, пробуждается его душа, и вместе с тем покидает жизнь; он уходит в иной мир, для нас неизвестный, видит свет, для нас неведомый, но всех ожидающий на другой стороне реки...

Список используемой литературы:

1) Л. Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича. Полное собрание сочинений. Типография Сытина, Москва, 1912
2) Л.Н. Толстой. Война и Мир. Библиотека Всемирной Литературы, изд. Эксмо, 2011
3) А. Н. Герцен. Былое и Думы. М.: Правда, 1983
4) Ф. Дайчер. Размышления о вере
5) Ф.М. Достоевский. Дневник писателя. 1876
6) Ф.М. Достоевский. Собр. соч.: В 15 т. Л.: Наука, 1989
7) Блез Паскаль. Мысли. М., 1892
8) В. И. Молчанов «Время и созние. Критика феноменальной философии»

Л. Н. Толстой работал над повестью «Смерть Ивана Ильича» в течение нескольких лет. Произведение было дописано в 1886 году. У главного героя повести есть реальный прототип – тульский прокурор Иван Ильич Мечников. Будучи тяжело больным, этот человек обсуждал с окружающими свою жизнь, которую, по его мнению, он прожил напрасно.

Повесть Толстого вдохновила Александра Кайдановского на создание киноверсии произведения великого русского писателя. Фильм получил название «Простая смерть». Впоследствии кинокартина была удостоена приза на кинофестивале в Малаге. Кроме этого, повесть послужила вдохновением при создании таких фильмов, как «Жизнь» и «Ivans XTC».

Иван Ильич Головин скончался в начале февраля 1882 года после продолжительной и неизлечимой болезни. Узнав об этом, его сослуживцы из Судебной палаты в тайне радуются предстоящим перемещениям по службе. Во время похорон покойного никто не испытывает чувства скорби.

Даже вдова Ивана Ильича Прасковья Фёдоровна не скорбит о муже. Она опрашивает сослуживцев умершего, пытаясь узнать, положены ли ей какие-либо выплаты из казны.

Средний сын

Большая часть повествования посвящена описанию жизни Ивана Ильича. У отца Ивана было 3 сына. Младшего все считали неудачником. Родственники избегали его общества. Старший был похож на отца своей холодностью, жестокостью и карьеризмом. Иван был средним из трёх братьев. Он не был ни неудачником, ни расчётливым карьеристом, а имел репутацию общительного, способного, умного человека. После окончания курса правоведения Иван получил должность чиновника особых поручений, в чём способствовал его отец. Новый чиновник славился своей честностью и неподкупностью. Переехав после повышения на новое место службы, Иван встретил свою будущую жену. Несмотря на возможность получения более выгодной партии, он решил жениться по любви именно на этой девушке.

Карьера Ивана Ильича

После женитьбы Иван продолжает движение по карьерной лестнице. За 17 лет супружества у чиновника родилось пятеро детей, трое из которых не выжили. Отношения между супругами постепенно охлаждаются. Прасковья Фёдоровна отдала сына на обучение в гимназию. Иван Ильич желал, чтобы наследник окончил курс правоведения, как когда-то он сам. Чтобы не ссориться с женой, муж начинает посвящать больше времени службе. Несмотря на то, что глава семьи много времени проводит на работе, денег на содержание жены и детей постоянно не хватает. Иван Ильич просит места с большим жалованием в Петербурге.

К счастью главного героя, жизнь постепенно налаживается. Но однажды он падает и сильно ударяется. Очень скоро ушиб перестаёт его беспокоить. Однако незначительная травма оборачивается для главного героя тяжёлой болезнью. Иван Ильич не желает обращаться к врачам, считая врачебные осмотры слишком унизительными. В конце концов, он вынужден это сделать. Главный герой строго выполняет предписания докторов, но болезнь быстро прогрессирует. К барину приставлен простой мужик Герасим. Иван Ильич считает его единственным искренним человеком во всём своём окружении.

Последние дни главного героя наполнены не только физической, но и душевной болью. Однако перед смертью Иван Ильич чувствует облегчение и умирает, не испытывая никакого дискомфорта.

Жизнь главного героя протекала просто и беспечно, как в лёгком сне. Его любили за то, что он не был похож на своих братьев – холодного карьериста и ни на что не способного неудачника. Окружающие Ивана Ильича люди считали его добрым жизнерадостным человеком, каким он и был на самом деле.

Счастливое детство сменилось не менее счастливой юностью и учёбой. Главному герою не пришлось бороться за место под солнцем: начать карьеру ему помог отец. Молодой человек удачно, хотя и не слишком выгодно женился. Даже смерть троих детей не омрачила его жизни. Недомолвки с супругой имели незначительный характер. Желание служить в Петербурге за 5 тысяч в год тоже было исполнено.

Только грядущая смерть помогла по-настоящему раскрыть образ чиновника. Иван Ильич не хочет примириться со своим уходом из жизни. Каждый приступ боли напоминает ему о скорой кончине, которую главный герой называет «она». Принять свою смерть в сравнительно молодом возрасте, будучи совершенно здоровым, действительно очень тяжело.

Иван Ильич не может представить себе, что после его кончины люди будут жить без него, любить, ненавидеть, страдать, погружаться в свои ежедневные заботы.

Главный герой становится подозрительным, начинает отмечать за всеми ложь. Иван Ильич чувствует, что его уже вычеркнули из этого мира, несмотря на то, что он всё ещё жив. Сослуживцы на работе уже делят его место. Возможно, и родственники строят какие-то планы. Утешение главный герой находит только в общении с простым мужиком Герасимом, которого к нему приставили. Герасиму чуждо светское лицемерие, он ни в чём не станет обманывать барина.

В последние дни жизни у главного героя обостряется эгоизм, нежелание понять тех, кого он оставляет в этой жизни, непонимание того, что живым нужно продолжать свой путь в этом мире и отказ поверить в то, что уход одного человека останется незамеченным.

Главная идея повести

Рождение и смерть – 2 самых важных события в жизни каждого. Первое из них человек не в состоянии вспомнить, оно осталось в прошлом и уже никогда не повторится. Второе событие с трепетом ожидается всю оставшуюся жизнь. Человек может обзавестись семьёй или жить в одиночестве, получить образование или остаться неграмотным, быть богатым или бедным. Не может он сделать выбор только в одном, только встреча со своим концом неизбежна.

Анализ произведения

Смерть – величайшая тайны бытия, сравнимая с тайной рождения. Повесть «Смерть Ивана Ильича», краткое содержание которой рассказывает биографию обычного российского чиновника конца XIX века, пытается воспроизвести процесс ухода из жизни одного человека.

Автор желает найти разгадку великой тайны. Однако вопрос так и остаётся без ответа. Представители различных философских течений видят смерть по-разному. Атеисты утверждают, что смерть – это абсолютный итог человеческой жизни. Всё имеет начало и конец. Верующие видят смерть лишь этапом в развитии вечной человеческой души. Это переход в иную реальность: для представителей одних религиозных течений – навсегда, для адептов других верований – с возможным возвращением на землю.

Так же обратите внимание на еще одну известную повесть Так же обратите внимание на еще одну известную повесть Льва Толстого “Казаки” , где на примере главных героев автор обращает внимание на понимание своего жизненного предназначения, смысла жизни.

Последняя часть трилогии Льва Толстого о взрослении “Юность” приводит читателя к мысли, что задумываться о своем будущем и жизненном предназначении полезно еще с самые юные годы.

Парадокс религиозных людей состоит в том, что в глубине души они не верят в возможность потустороннего бытия. Сохраняя недоверие, люди продолжают надеяться на то, что загробный мир всё-таки существует, что и заставляет их выполнять свои религиозные обязательства.

Предсмертные муки бывают не только физическими, но и душевными. Прототип литературного Ивана Ильича страшится не столько смерти, сколько бесцельно, как он сам полагает, прожитой жизни. Человек нередко откладывает реализацию своих планов, собираясь начать новую жизнь с понедельника, со следующего месяца или года. Будни наполнены бесполезными суетными действиями, не приносящими ни радости, ни морального удовлетворения. При этом мало кто помнит о том, что завтра для него может и не наступить.

Несколько слов о Льве Толстом

Мое отношение к Льву Николаевичу Толстому весьма своеобразно. С одной стороны, это искреннее восхищение его творческой манерной, умением рисовать характеры персонажей, детально показывать и исчерпывающе объяснять их мысли, чувства и действия. В не меньшей степени меня пленяет мастерство, с которым выстраивается многолинейная композиция в его крупных произведениях. Но вместе с тем вспоминается его учение последних лет и причудливые, даже страшные плоды этого учения; вспоминаются его хула на православную веру, на Церковь и последствия этой хулы; сопоставляются художественные высоты «Войны и мира» или «Анны Карениной» с художественными провалами «Воскресения», - и делается грустно. Гениальность Толстого не подвергается сомнению, я до сих пор помню услышанное в детстве высказывание писателя Виктора Сазыкина о том, что Толстой и Достоевский образуют своим творчеством крест русской литературы: Достоевский - вертикаль, простирающаяся вверх и вниз максимально высоко и глубоко, самый глубокий русский писатель, а Толстой - горизонталь, максимально широко охватывающая жизнь, самый широкий русский писатель.

Философ Николай Бердяев , характеризующий писателя очень сходно с моим видением, писал, что «судьба Л. Толстого - очень замечательная русская судьба, столь знаменательная для русского искания смысла и правды жизни. Л. Толстой русский до мозга костей, и возникнуть он мог лишь на русской православной почве, хотя православию он и изменил. Он поражает своим характерно русским барско-мужицким лицом. В нем как будто бы две разорванные России - Россия господская и Россия народная - хотели соединиться. И мы не можем отречься от этого лица, так как отречение от него означало бы страшное обеднение России. Л. Толстой был счастливцем по пониманию мира, ему даны были все блага мира сего: слава, богатство, знатность, семейное счастье. И он был близок к самоубийству, так как искал смысла жизни и Бога. Он не принимает жизни без ее смысла. А инстинкт жизни был у него необычайно силен и свойственны ему были все страсти. В его лице господская Россия, высший культурный слой наш обличает неправду своей жизни. Но в страстном искании Бога, смысла жизни и правды жизни Толстой изначально был поражен противоречием, которое его обессилило. Толстой начал с обличения неправды и бессмыслицы цивилизованной жизни. Правду и смысл он видел у простого трудового народа, у мужика. Толстой принадлежал к высшему культурному слою, отпавшему в значительной своей части от православной веры, которой жил народ. Он потерял Бога, потому что жил призрачной жизнью внешней культуры. И он захотел верить, как верует простой народ, не испорченный культурой. Но это ему не удалось ни в малейшей степени. Он был жертвой русского исторического раскола между нашим культурным слоем и слоем народным. Простой народ верил по-православному. Православная же вера в сознании Толстого сталкивается непримиримо с его разумом. Он согласен принять лишь разумную веру, все, что кажется ему в вере неразумным, вызывает в нем протест и негодование. Но ведь разум свой, которым он судит православие, Толстой взял целиком из ненавистной ему цивилизации, из европейского рационализма, от Спинозы, Вольтера, Канта и др. Как это ни странно, но Толстой остался "просветителем". Вся мистическая и таинственная сторона христианства, все догматы и таинства Церкви вызывают в нем бурную реакцию просветительного разума. В этом отношении Толстой никогда не мог "опроститься"» .

Корень проблем Толстого, по меткому слову Ивана Бунина , заключался в том, что у великого писателя отсутствовал «орган, которым верят» . Однако, добавлю, великий художник Толстой там, где он оставался художником, будучи верен предмету изображения, создавал, сам того, возможно, и не желая, произведения, чрезвычайно близкие по духу к православию. Он писал о России, о русских людях и невольно упирался в русское православие, и смирялся с этим, смирял свои сомнения и несогласия, уже высказываемые к тому времени в дневниках, и правдиво изображал русскую жизнь - жизнь народную прежде всего, - как жизнь, пронизанную православием. А там, где Толстой не выказывал этого смирения художника перед живой жизнью, он переставал быть художником и становился публицистом.

Биография Л.Н. Толстого достаточно полно отражена в Википедии . Еще одна подробная биография с краткими характеристиками произведений может быть представлена вашему вниманию. Биография, расписанная по датам, представлена . Тем, пожалуй, и ограничимся.

Закончить хотелось бы еще одним высказыванием Николая Бердяева о Льве Толстом, которое подводит итог этого раздела и предваряет раздел следующий, посвященный повести «Смерть Ивана Ильича»:

«Этот гениальный человек всю жизнь искал смысла жизни, думал о смерти, не знал удовлетворения, и он же был почти лишен чувства и сознания трансцендентного, был ограничен кругозором имманентного мира… Эта поражающая, непостижимая антиномичность Л. Толстого, на которую еще недостаточно было обращено внимания, есть тайна его гениальной личности, тайна судьбы его, которая не может быть вполне разгадана » .

Фотогалерея

Л.Н. Толстой в молодости

Л.Н. Толстой в зрелости

Л.Н. Толстой с старости

Могила Л.Н. Толстого

«Смерть Ивана Ильича»

Иллюстрация Б.М. Басова

Просьба прочитать текст повести или прослушать аудиокнигу

Доподлинных известий о том, когда Лев Николаевич принялся за написание«Смерти Ивана Ильича» нет, но сохранились некоторые упоминания из переписки близких к Толстому людей. Так, например, С.А. Толстая написала 4 декабря 1884 года Т.А. Кузминской: «На днях Левочка прочел нам отрывок из написанного им рассказа, мрачно немножко, но очень хорошо; вот пишет-то, точно пережил что-то важное, когда прочел и такой маленький отрывок. Назвал он это нам: «Смерть Ивана Ильича».

По свидетельствам как современников, так и самого Льва Николаевича, для повести он использовал прототип - Ивана Ильича Мечникова, прокурора Тульского окружного суда, который умер 2 июля 1881 от тяжелого гнойного заболевания. Об этом написала Т.А. Кузминская: «Толстой почувствовал в Мечникове, когда тот посещал Ясную Поляну - незаурядного человека. Его предсмертные мысли, разговоры о бесплодности проведенной им жизни, произвели на Толстого впечатление».

Младший брат Ивана Ильича, также подтверждал мысль о том, что тот стал прототипом повести Льва Николаевича. Илья Ильич Мечников в своих «Этюдах Оптимизма» так писал о старшем брате: «Я присутствовал при последних минутах жизни моего старшего брата (имя его было Иван Ильич, его смерть послужила темой для знаменитой повести Толстого «Смерть Ивана Ильича»). Сорокапятилетний брат мой, чувствуя приближение смерти от гнойного заражения, сохранил полную ясность своего большого ума. Пока я сидел у его изголовья, он сообщал мне свои размышления, преисполненные величайшим позитивизмом. Мысль о смерти долго страшила его. «Но так как все мы должны умереть», то он кончил тем, что «примирился, говоря себе, что, в сущности, между смертью в 45 лет или позднее - лишь одна количественная разница». И уже к пятому изданию «Этюдов», которые были опубликованы в 1915 году, Мечников написал, что Л.Н. Толстой - «писатель, давший наилучшее описание страха смерти».

Сохранились и личные упоминания Льва Николаевича о повести. В письме от 20 августа 1885 года к Л.Д. Урусову, он пишет: «Начал нынче кончать и продолжать смерть Ивана Ильича. Я, кажется, рассказывал вам план: описание простой смерти простого человека, описывая из него. Жены рожденье 22-го, и все наши ей готовят подарки, а она просила кончить эту вещь к ее новому изданию, и вот я хочу сделать ей «сюрприз» и от себя».

Повесть была опубликована в 1886 году и, что интересно, благодаря особенному и порой тяжелому характеру Льва Николаевича, работа над повестью продолжалась даже на стадии корректуры. Какие-то эпизоды были сокращены, какие-то дописаны, но после корректуры объем повести значительно увеличился. Так, например, на стадии корректуры была написана десятая глава.

Из «Писем в двух томах» художника Крамского и его переписки с Ковалевским от 21 сентября 1886 года мы узнаем мнение первого о повести:«Говорить о «Смерти Ивана Ильича», а тем паче восхищаться будет по меньшей мере неуместно. Это нечто такое, что перестает уже быть искусством, а является просто творчеством. Рассказ этот прямо библейский, и я чувствую глубокое волнение при мысли, что такое произведение слова появилось в русской литературе » .

Были и противоположные отзывы, но в целом публика оценила повесть весьма положительно. Написана она была уже после публицистических произведений «Исповедь» и «В чем моя вера», после мировоззренческого перелома конца 70-х годов, но при этом являла собой подлинно художественное произведение, с тонкой передачей душевных движений героев, с глубоким психологизмом, с минимальным морализаторством. Это именно « описание простой смерти простого человека, описывая из него», что во многом оградило повесть от беспощадного авторского взгляда на действительность, оставив в качестве основного взгляд умирающего персонажа.

Итак, композиционно повесть начинается с временной инверсии: сначала описываются события, последовавшие за смертью Ивана Ильича - то, как она была воспринята его близкими людьми, описываются, естественно, уже не с точки зрения умершего, а с точки зрения автора, и потому в первой главе мы видим максимальное общественное обличение. Остальные главы являют нам мировоззрение самого Ивана Ильича - от детства до смерти - и то, как оно менялось под воздействием болезни.

В первой главе мы видим последовательно:

1) сослуживцев, которые при известии о смерти Ивана Ильича первым делом подумали о собственных карьерных перемещениях, которые могут произойти благодаря этой смерти. Автор описал эту ситуацию не без яда: «Иван Ильич был сотоварищ собравшихся господ, и все любили его… Услыхав о смерти Ивана Ильича, первая мысль каждого из господ, собравшихся в кабинете, была и том, какое значение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих членов или их знакомых… Кроме вызванных этой смертью в каждом соображений о перемещениях и возможных изменениях по службе, могущих последовать от этой смерти, самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я». Вот такая любовь.

2) друзей Ивана Ильича. «Близкие же знакомые, так называемые друзья Ивана Ильича, при этом подумали невольно и о том, что теперь им надобно исполнить очень скучные обязанности приличия и поехать на панихиду и к вдове с визитом соболезнования». Далее мы видим, как это проделывалось, насколько лишены искренности были действия и соболезнования Петра Ивановича и Шварца, насколько их тянуло к картам, которые помогли бы провести вечер с приятностию. «Петр Иванович понял, что он, Шварц, стоит выше этого и не поддается удручающим впечатлениям. Один вид его говорил: инцидент панихиды Ивана Ильича никак не может служить достаточным поводом для признания порядка заседания нарушенным, то есть что ничто не может помешать нынче же вечером щелкануть, распечатывая ее, колодой карт, в то время как лакей будет расставлять четыре необожженные свечи; вообще нет основания предполагать, чтобы инцидент этот мог помешать нам провести приятно и сегодняшний вечер».

3) вдовы Ивана Ильича. «Она разговорилась и высказала то, что было, очевидно, ее главным делом к нему; дело это состояло в вопросах о том, как бы по случаю смерти мужа достать денег от казны. Она сделала вид, что спрашивает у Петра Ивановича совета о пенсионе: но он видел, что она уже знает до мельчайших подробностей и то, чего он не знал: все то, что можно вытянуть от казны по случаю этой смерти; но что ей хотелось узнать, нельзя ли как-нибудь вытянуть еще побольше денег». Потеря мужа, таким образом, воспринималось вдовой прежде всего как финансовая потеря, и главной задачей вдовы было выяснение того, насколько велика эта финансовая потеря.

4) дочери Ивана Ильича и ее жениха. « Она имела мрачный, решительный, почти гневный вид. Она поклонилась Петру Ивановичу, как будто он был в чем-то виноват. За дочерью стоял с таким же обиженным видом знакомый Петру Ивановичу богатый молодой человек, судебный следователь, ее жених». Очевидно, смерть Ивана Ильича, влекущая за собой период траура, мешала им соединиться в скором времени, и это было причиной обиды.

5) сына Ивана Ильича. «И з-под лестницы показалась фигурка гимназистика-сына, ужасно похожего на Ивана Ильича. Это был маленький Иван Ильич, каким Петр Иванович помнил его в Правоведении. Глаза у него были и заплаканные и такие, какие бывают у нечистых мальчиков в тринадцать - четырнадцать лет». Мальчику, очевидно, было жаль отца - первый человек, из описанных, проявивший простую и нефальшивую жалость к умершему. Но глаза… Зачем Толстому понадобилась эта нечистота? Очевидно, чтобы лишить читателя надежды, что из сына Ивана Ильича может вырасти что-то путное, что с возрастом он останется способным на простую жалость, проявленную здесь…

Безрадостная картина, что и говорить. Чем же Иван Ильич заслужил такое к себе отношение? В нем было что-то особенное? Да нет. «Прошедшая история жизни Ивана Ильича была самая простая и обыкновенная и самая ужасная» . Он был человеком золотой середины, средним сыном, который отличался и от беспутного младшего брата, и от сухого старшего. Он был «человеком способным, весело добродушным и общительным, но строго исполняющим то, что он считал своим долгом; долгом же он своим считал все то, что считалось таковым наивысше поставленными людьми». Он хотел быть как все те успешные люди, кого он почитал за образцы для подражания, и вполне достигал этого. Кстати, о нечитоте его сына-гимназистика: он лишь пошел по стопам отца в ту же фальшивую жизнь. «Были в Правоведении совершены им поступки, которые прежде представлялись ему большими гадостями и внушали ему отвращение к самому себе, в то время, как он совершал их; но впоследствии, увидав, что поступки эти были совершаемы и высоко стоящими людьми и не считались ими дурными, он не то что признал их хорошими, но совершенно забыл их и нисколько не огорчался воспоминаниями о них ». Таким образом, фальшивая жизнь, которую вели «наивысше поставленные люди», убивала голос совести, - и чем дальше, тем больше.

Иван Ильич не был бессовестным злодеем, он был просто хорошим профессионалом в своей области, успешно и заслуженно двигавшимся по карьерной лестнице, обзаведшимся обычной семьей, обычным хобби (карточной игрой).«Радости служебные были радости самолюбия; радости общественные были радости тщеславия; но настоящие радости Ивана Ильича были радости игры в винт». Он стремился к «жизни легкой, приятной, веселой и всегда приличной и одобряемой обществом » и вполне достигал своих стремлений. Когда жизнь его наконец-то достигла того состояния, при котором семейные горести, служебные несправедливости благополучно разрешились, жизнь стабилизировалась, - к нему пришла болезнь, ставшая следствием неудачного падения при вешании гардины в новой квартире. И все переменилось.

Болезнь - нечто живое, а потому не вполне приличное, смерть еще неприличнее, и центром этой неприличности стал Иван Ильич, вдруг почувствовав себя точкой приложения познаний медиков, забот жены, шуток коллег, которые не хотели видеть главного и не могли проявить того, чего от них хотел Иван Ильич.Главным было то, что он умирает, а хотел он, чтобы его пожалели. Но в механистическом обществе, которое ему так нравилось, все это было абсолютно невозможным, поскольку приличные люди о таком не говорят и так себя не ведут. Сам Иван Ильич гордился своим умением на работе «исключать все то сырое, жизненное, что всегда нарушает правильность течения служебных дел: надо не допускать с людьми никаких отношений, помимо служебных, и повод к отношениям должен быть только служебный и самые отношения только служебные », но ему пришлось испытать этот бездушный профессионализм на себе. Показателен эпизод с приемом у доктора:

«Все было точно так же, как в суде. Как он в суде делал вид над подсудимыми, так точно над ним знаменитый доктор делал тоже вид. Доктор говорил: то-то и то-то указывает, что у вас внутри то-то и то-то; но если это не подтвердится по исследованиям того-то и того-то, то у вас надо предположить то-то и то-то. Если же предположить то-то, тогда… и т.д. Для Ивана Ильича был важен только один вопрос: опасно ли его положение или нет? Но доктор игнорировал этот неуместный вопрос. С точки зрения доктора, вопрос этот был праздный и не подлежал обсуждению; существовало только взвешиванье вероятностей - блуждающей почки, хронического катара и болезней слепой кишки. Не было вопроса о жизни Ивана Ильича, а был спор между блуждающей почкой и слепой кишкой».

Перед лицом болезни и грядущей смерти Иван Ильич остался в жутком одиночестве. В этом одиночестве единственным, кто его понимал и приносил облегчение, был буфетный мужик Герасим. «Ему хорошо было, когда Герасим, иногда целые ночи напролет, держал его ноги и не хотел уходить спать, говоря: «Вы не извольте беспокоиться, Иван Ильич, высплюсь еще»; или когда он вдруг, переходя на «ты», прибавлял: «Кабы ты не больной, а то отчего же не послужить?» Один Герасим не лгал, по всему видно было, что он один понимал, в чем дело, и не считал нужным скрывать этого, и просто жалел исчахшего, слабого барина» .

Иллюстрация И.Е. Репина

Это была, очевидно, расплата за весь тот образ жизни, который был принят в обществе и который всячески поддерживался Иваном Ильичом до болезни. Да, болезнь неприлична, она приходит, никак с приличиями не соотносясь, но в обществе, оторванном от живой жизни и живой смерти, ее пытаются впихнуть в рамки приличия, страшно оскорбляя этим умирающего. «Страшный, ужасный акт его умирания, он видел, всеми окружающими его был низведен на степень случайной неприятности, отчасти неприличия (вроде того, как обходятся с человеком, который, войдя в гостиную, распространяет от себя дурной запах), тем самым «приличием», которому он служил всю свою жизнь; он видел, что никто не пожалеет его, потому что никто не хочет даже понимать его положения» . Таким образом, отклик на свое горе и на свой страх перед смертью Иван Ильич нашел не в семье, не среди сослуживцев, не среди медиков, а в простом буфетном мужике, не умеющем притворяться. Отношение семьи к Ивану Ильичу хорошо иллюстрирует эпизод, связанный с посещением театра, хорошо переданный в фильме «Простая смерть».

Видеофрагмент 1. Х/ф «Простая смерть»

Ну и, наконец, вернемся к тому утверждению Бердяева, которым мы закончили предыдущий раздел: «Этот гениальный человек всю жизнь искал смысла жизни, думал о смерти, не знал удовлетворения, и он же был почти лишен чувства и сознания трансцендентного, был ограничен кругозором имманентного мира». Есть ли в «Смерти Ивана Ильича» выход за пределы («трансцендентное» буквально означает «выходящее за пределы») дольнего мира? Смерть это подразумевает, если мы верим в бессмертие души, есть и другие способы соприкоснуться с запредельным, например, молитвенное богообщение. Давайте посмотрим, есть ли это в повести.

Во-первых, герой делает беззвучную попытку задать вопрос о смысле своих страданий. Прочитаем внимательно:

«Он плакал о беспомощности своей, о своем ужасном одиночестве, о жестокости людей, о жестокости Бога, об отсутствии Бога. «Зачем ты все это сделал? Зачем привел меня сюда? За что, за что так ужасно мучаешь меня?..» Он и не ждал ответа и плакал о том, что нет и не может быть ответа. Боль поднялась опять, но он не шевелился, не звал. Он говорил себе: «Ну еще, ну бей! Но за что? Что я сделал тебе, за что?»

Потом он затих, перестал не только плакать, перестал дышать и весь стал внимание: как будто он прислушивался не к голосу, говорящему звуками, но к голосу души, к ходу мыслей, поднимавшемуся в нем.

- Чего тебе нужно? - было первое ясное, могущее быть выражено словами понятие, которое, он услышал.

- Что тебе нужно? Чего тебе нужно? - повторил он себе. - Чего? - Не страдать. Жить, - ответил он.

И опять он весь предался вниманию такому напряженному, что даже боль не развлекала его.

- Да, жить, как я жил прежде: хорошо, приятно.

- Как ты жил прежде, хорошо и приятно? - спросил голос».

После чего герой понимает, что жизнь его была «не то». Теперь вопрос: с кем разговаривал герой? Обращается он к Богу, но отвечает ему некий «голос души, ход мыслей, поднимавшийся в нем». Такой вот парадокс: герой, сомневаясь в бытии Божием, тем не менее, обращается к Нему, а отвечает ему, по воле автора, «голос души» или, чтобы уж наверняка убить у читателя надежду на трансцендентное, «ход мыслей, поднимавшийся в нем». Грустная ситуация, когда герой готов верить в Бога, пусть и обвиняя Его в жестокости, пусть и сомневаясь в Его бытии, а автор - категорически отказывается верить в запредельное.

В соответствии со своей верой в Бога Иван Ильич соглашается исповедоваться и причаститься перед смертью.

«Когда пришел священник и исповедовал его, он смягчился, почувствовал как будто облегчение от своих сомнений и вследствие этого от страданий, и на него нашла минута надежды. Он опять стал думать о слепой кишке и возможности исправления ее. Он причастился со слезами на глазах.

Когда его уложили после причастия, ему стало на минуту легко, и опять явилась надежда на жизнь. Он стал думать об операции, которую предлагали ему. «Жить, жить хочу», - говорил он себе. Жена пришла поздравить; она сказала обычные слова и прибавила:

- Не правда ли, тебе лучше?

Он, не глядя на нее, проговорил: да.

Ее одежда, ее сложение, выражение ее лица, звук ее голоса - все сказало ему одно: «Не то. Все то, чем ты жил и живешь, - есть ложь, обман, скрывающий от тебя жизнь и смерть». И как только он подумал это, поднялась его ненависть и вместе с ненавистью физические мучительные страдания и с страданиями сознание неизбежной, близкой погибели».

Этот эпизод очень интересно развернут в фильме «Простая смерть», снятом по мотивам повести Толстого.

Видеофрагмент 2. Х/ф «Простая смерть».

В фильме этом, в обход воли автора, сделана попытка вывести «Смерть Ивана Ильича» за пределы земного бытия, придать произведению вертикаль, которой старательно избегал автор. Но Толстой - горизонталь русской литературы, и ничего с этим не поделаешь.

Все ли понятно из приведенного эпизода? Если нет, то поясню. О чем думает герой? О единении со Христом после причащения? О спасении души? О послесмертии? Нет. Он думает исключительно о том, что причастие может продлить его земную жизнь, и о том, что ему, возможно, удастся уладить дело со слепой кишкой. А потом понимает, что все равно умрет, и это вызывает в нем жуткую ненависть к живой жене и обострение боли. Ничегошеньки трансцендентного, как ни грустно.

Ну и, наконец, последний эпизод - эпизод смерти и предшествовавшего ей момента, когда все запредельное должно обнажиться, если за пределом есть хотя бы что-то.

«В это самое время Иван Ильич провалился, увидал свет, и ему открылось, что жизнь его была не то, что надо, но что это можно еще поправить. Он спросил себя: что же «то», и затих, прислушиваясь. Тут он почувствовал, что руку его целует кто-то. Он открыл глаза и взглянул на сына. Ему стало жалко его. Жена подошла к нему. Он взглянул на нее. Она с открытым ртом и с неотертыми слезами на носу и щеке, с отчаянным выражением смотрела на него. Ему жалко стало ее.

«Да, я мучаю их, - подумал он. - Им жалко, но им лучше будет, когда я умру». Он хотел сказать это, но не в силах был выговорить. «Впрочем, зачем же говорить, надо сделать», - подумал он. Он указал жене взглядом на сына и сказал:

- Уведи… жалко… и тебя… - Он хотел сказать еще «прости», но сказал «пропусти», и, не в силах уже будучи поправиться, махнул рукою, зная, что поймет тот, кому надо.

И вдруг ему стало ясно, что то, что томило его и не выходило, что вдруг все выходит сразу, и с двух сторон, с десяти сторон, со всех сторон. Жалко их, надо сделать, чтобы им не больно было. Избавить их и самому избавиться от этих страданий».

Таким образом, смерть в данной ситуации объявляется благим делом, «тем» в противоположность «не тому», настоящим в противоположность фальшивому. Герой вместо ненависти к окружающим испытывает жалость к ним, смягчается, просит прощения и после этого получает право на смерть. В этом эпизоде есть указание на веру героя в Бога: оговорившись и не в силах поправиться, он «знал, что поймет Тот, Кому надо», в данном случае местоимения однозначно должны писаться с заглавных букв, поскольку имеется в виду явно не жена. Итак, герой в Бога верит и надеется на запредельное, он устремляется туда, чувствует свет, радость и разрешение сомнений, и мы сорадуемся герою, но что же автор?

«- Кончено! - сказал кто-то над ним.

Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, - сказал он себе. - Ее нет больше».

Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер».

Это конец рассказа, и автор вновь не оставляет нам надежды на запредельное, надежды на послесмертие. Грустно, не правда ли? Не менее грустно, чем описание собственной смерти Льва Толстого, которое вы можете прочитать . «А мужики-то, мужики как умирают!» - говорил он с плачем перед смертью. Спокойно они умирают, - ответим мы с печалью. Умирают, причастившись Святых Христовых Таин, попрощавшись с семьей, твердо веря в загробную жизнь и надеясь на милосердие Божие.

Финал фильма более оптимистичен: режиссер дает Ивану Ильичу шанс на послесмертие, за что ему огромная благодарность.

Видеофрагмент 3. Х/ф «Простая смерть».

31. Повесть л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича», ее идейный смысл и художественное своеобразие.

В повести «Смерть Ивана Ильича» (1881 -1886), как и в «Холстомере», нравственная проблема сочеталась с социальной. Трагедия героя, только перед смертью осознавшего весь ужас своего прошлого существования, воспринимается как совершенно неизбежное, закономерное следствие того образа жизни, который он и все его окружающие воспринимали как нечто совершенно нормальное, общепринятое и абсолютно правильное.

О «прошедшей истории жизни Ивана Ильича», которая, по словам Толстого, была «самая простая, обыкновенная и самая ужасная», рассказывается в повести далеко не так подробно, как о трех месяцах его болезни. Только в самый последний период герой наделяется индивидуальными, личностными чертами, иными словами, проходит путь от чиновника к человеку, что и приводит его к одиночеству, отчуждению от семьи и вообще от всего ранее привычного для него существования. Время, еще недавно мчавшееся для Ивана Ильича чрезвычайно быстро, теперь замедлилось. С гениальным мастерством раскрыл Толстой запоздалое прозрение своего героя, безнадежное отчаяние одинокого человека, который только перед самой смертью понял, что вся его прошлая жизнь была самообманом. У Ивана Ильича открывается способность к самооценке, самоанализу. Всю жизнь он подавлял в себе все индивидуальное, неповторимое, личное. Парадоксальность ситуации заключается в том, что лишь ощущение близости смерти способствует пробуждению у него человеческого сознания. Только теперь он начинает понимать, что даже самые близкие, родные ему люди живут ложной, искусственной, призрачной жизнью. Один мужик Герасим, ухаживавший за Иваном Ильичом, приносил ему душевное успокоение.

В художественных произведениях, созданных после перелома, Толстой раскрывал весь ужас господствовавших в тогдашней жизни лжи, обмана, бездуховности, заставлявших наиболее чутких и совестливых людей мучаться, страдать и даже совершать преступления («Крейцерова соната», «Дьявол», «Отец Сергий»). Наиболее полно и художественно новые настроения Толстого выразились в его романе «Воскресение».

Действительно великая, философская мысль Л.Н.Толстого передана через рассказ о самых неинтересных, самых типичных обывателях того времени. Глубина этой мысли идет через весь рассказ грандиозным фоном для незначительного, маленького театра кукол, какими являются герои этого произведения. Член Судебной палаты Иван Ильич Головин, женившись в свое время без любви, но весьма выгодно для собственного положения, делает очень важный шаг в жизни - переезд. Дела его на службе идут хорошо, и, на радость жены, они переезжают в более достойную и престижную квартиру.

Все хлопоты и переживания по поводу покупки мебели, обстановки квартиры занимают первое место в помыслах семьи: "Чтобы было не хуже, чем у других". Какие должны быть стулья в столовой, обить ли розовым кретоном гостиную, но все это должно быть непременно "на уровне", а другими словами, в точности повторить сотни таких же квартир. Так же это было во времена "застоя" - ковры, хрусталь, стенка; так и в наше время - евроремонт. У всех. Главное - престижно и достойно.

Но есть ли счастье у этих людей? Прасковья Федоровна, жена, постоянно "пилит" Ивана Ильича, чтобы тот продвигался по службе, как другие. У детей свои интересы. А Иван Ильич находит радость во вкусном обеде и успехах на работе.

Толстой пишет не о какой-то случайной семье. Он показывает поколения таких людей. Их большинство. В чем-то рассказ Толстого - это проповедь духовной мысли. Может быть, такой вот Иван Ильич, прочитав сегодня эту книгу, задумается, кто же он есть на самом деле: только ли чиновник, муж, отец- или есть у него более высокое предназначение?

Наш Иван Ильич только перед самой смертью обнаруживает это великое. А вот за все время болезни, да и вообще за всю жизнь не приходит ему такая мысль.

Украшая свое новое жилище, Иван Ильич подвешивал модную картину, но сорвался и упал с высоты. "Совершенно удачно упал", только немного повредил бок. Наш герой беззаботно смеется, но до читателя уже доносится грозная музыка, лейтмотив провидения, смерти. Сцена съеживается, герои становятся мультипликационными, ненастоящими.

Задетый бок время от времени стал напоминать о себе. Скоро даже вкусная еда перестала радовать члена Судебной палаты. После еды он стал испытывать ужасную боль. Его жалобы страшно раздражали Прасковью Федоровну. Никакой жалости, а тем более любви к мужу она не испытывала. Но зато чувствовала огромную жалость к себе. Ей, с ее благородным сердцем, приходится переносить все дурацкие капризы своего избалованного мужа, и только ее чуткость позволяет ей сдержать раздражение и благосклонно отвечать на его глупое нытье. Каждый сдержанный упрек казался ей огромным подвигом и самопожертвованием.

Не видя ласки, муж тоже старался не заводить речь о болезни, но когда, исхудавший, с постоянными болями, он уже не мог ходить на службу и различные бездарные врачи назначали ему припарки, все уже начали понимать, что дело серьезное. И в семье складывается еще более душная атмосфера, поскольку не совсем уснувшая совесть мешает детям и жене спокойно развлекаться, как раньше. еще более душная атмосфера, поскольку не совсем уснувшая совесть мешает детям и жене спокойно развлекаться, как раньше. Дети, в душе обиженные на отца, лицемерно спрашивают его о здоровье, жена тоже считает своей обязанностью поинтересоваться, но единственный, кто действительно сочувствует больному, - буфетный мужик Герасим. Он становится и сиделкой возле постели умирающе го, и утешителем в его страданиях. Нелепая просьба барина - держать его ноги, мол, так ему легче, не вызывает ни удивления, ни раздражения мужика. Он видит перед собой не чиновника, не хозяина, а прежде всего умирающего человека, и рад хоть как-то послужить ему.

Чувствуя себя обузой, Иван Ильич еще больше раздражался и капризничал, но вот наконец-то смерть-избавительница приблизилась к нему. После долгой агонии вдруг произошло чудо - никогда не задумывавшийся о том самом "великом", Иван Ильич ощутил неведомое для него чувство всеобъемлющей любви и счастья. Он больше не был обижен на черствость родных, напротив, он чувствовал к ним нежность и с радостью прощался с ними. С радостью же он и отправился в чудесный, сверкающий мир, где, он знал, его любят и встречают. Только теперь обрел он свободу.

Но остался его сын, встреча с которым после похорон мимолетна, но ужасающе конкретна: "Это был маленький Иван Ильич, каким Петр Иванович помнил его в Правоведении. Глаза у него были и заплаканные и такие, какие бывают у нечистых мальчиков в тринадцать-четырнадцать лет".

Каждый день на планете умирают тысячи Иванов Ильичей, но так же продолжают люди жениться и выходить замуж по расчету, ненавидеть друг друга и растить таких же детей. Каждый думает, что способен на подвиг. А подвиги кроются в самой обыкновенной жизни, если она освещена, пронизана любовью и заботой о ближних.