Австралия – это такой далекий от нас континент, который щедро снабжает Голливуд замечательными актерами (напр. Николь Кидман и Хью Джекмен). Но не только лицедеями богата эта страна, но и талантливыми и многогранными писателями. Десятью из них мы делимся с вами сегодня.
1. Патрик Уайт - “Древо человеческое”
Роман известного австралийского писателя посвящен двум простым труженикам – фермеру Стэну Паркеру и его жене Эми. Автора прежде всего интересует внутренний мир героев, вместе с ними он ищет смысл человеческого существования. Всей жизнью своих героев Патрик Уайт с поразительной психологической убедительностью и силой утверждает высокий нравственный идеал человека.
2. Колин Маккалоу - “Поющие в терновнике”
Роман современной американской писательницы, уроженки Австралии, Колин Маккалоу “Поющие в терновнике” – романтическая сага о трех поколениях семьи австралийских тружеников, о людях, трудно ищущих свое счастье. Воспевающая чувства сильные и глубокие, любовь к родной земле, книга эта изобилует правдивыми и красочными деталями австралийского быта, картинами природы.
3. Питер Кэри - “Истинная история шайки Келли”
Перед вами – второй “букеровский” (2001) роман Кэри. Изящная и ироничная стилизация под “подлинные мемуары” легендарного австралийского “благородного бандита”.
Не просто роман, но – “глоток свежего воздуха” для каждого ценителя хорошего литературного языка и отменного сюжета!
4. Маркус Зузак - “Книжный вор”
Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. И будет еще больше. Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова “коммунист”, и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель. Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай. “Книжный вор” – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.
5. Алан Маршалл - “Я умею прыгать через лужи”
Повесть “Я умею прыгать через лужи” – первая и самая популярная часть автобиографической трилогии Алана Маршалла.
В центре книги – жизнь мальчика, перенесшего полиомиелит в раннем детстве, его борьба с тяжелым недугом. Писатель показывает становление человеческого характера, процесс нравственного формирования героя произведения.
6. Димфна Кьюсак - “Скажи смерти “нет”!”
В своем творчестве Кьюсак разрабатывает жанр психологического романа и крепко увязывает это с особенностями социальной жизни австралийского города. Герои ее произведений – простые люди труда, в их повседневной жизни с личными радостями и заботами.
Тема романа Кьюсак отчасти схожа с темами “Волшебной горы” Томаса Манна и “Трех товарищей” Э. М. Ремарка. Но в своем романе Кьюсак не подражает своим всемирно известным предшественникам. Кьюсак идет от жизни, и идет своим путем. Она создала самостоятельный оригинальный роман с типичными австралийскими проблемами и характерами, глубоко волнующий, написанный просто, без украшательства, аффектации и слащавости. Не потому ли он имеет такой успех и много раз издавался в Австралии, Англии, США, ГДР, Чехословакии!
7. Томас Кенэлли - “Список Шиндлера”
Эта книга продолжает популярную серию “Бестселлеры Голливуда”, в которую вошли получившие мировую известность лучшие произведения, одновременно ставшие литературной основой либо созданные по мотивам самых популярных кино- и видеофильмов.
Фильм “Список Шиндлера”, снятый Стивеном Спилбергом в 1993 году, стал одним из самых значительных произведений мирового кинематографа. Картина удостоена 7 премий “Оскар”.
Действие романа основано на истинных событиях, происходивших в оккупированной Польше во время Второй мировой войны. Немецкий промышленник, начальник концентрационного лагеря Оскар Шиндлер в одиночку спас от смерти в газовых камерах больше людей, чем кто-либо за всю историю войны.
8. Грегори Дэвид Робертс - “Шантарам”
Один из самых поразительных романов начала XXI века. Эта преломленная в художественной форме исповедь человека, который сумел выбраться из бездны и уцелеть, протаранила все списки бестселлеров и заслужила восторженные сравнения с произведениями лучших писателей нового времени, от Мелвилла до Хемингуэя. Подобно автору, герой этого романа много лет скрывался от закона. Лишенный после развода с женой родительских прав, он пристрастился к наркотикам, совершил ряд ограблений и был приговорен австралийским судом к девятнадцати годам заключения. Бежав на второй год из тюрьмы строгого режима, он добрался до Бомбея, где был фальшивомонетчиком и контрабандистом, торговал оружием и участвовал в разборках индийской мафии, а также нашел свою настоящую любовь, чтобы вновь потерять ее, чтобы снова найти…
9. Джеймс Олдридж - “Последний дюйм”
В книгу произведений известного английского писателя Джеймса Олдриджа включены овеянная хемингуэевской романтикой повесть “Последний дюйм” (1957), послужившая основой одноименного отечественного фильма (1958), и роман “Охотник” (1950). Герои рассказанных автором историй – пилот и аквалангист Бен, который учит своего сына Дэви управлять самолетом, и мужественный Рой Мак-Нэйр, “пролагатель новых троп, пионер, человек среди людей”, промышляющий охотой в канадских лесах и одерживающий в нелегких обстоятельствах победу над отчаянием. Юный герой повести, давшей название книге, на глазах читателя проходит драматическое испытание, которое превращает его из робкого мальчика в настоящего мужчину, способного взять на себя ответственность за свою и чужую жизнь. Выразительная в своей лаконичности проза Олдриджа касается ситуаций требующих от человека готовности совершить Поступок, преодолеть самый трудный – последний дюйм на пути открытых, доверительных, искренних отношений с людьми и миром.
10. Ди Би Си Пьер - “Вернон Господи Литтл”
Эта книга - главная букеровская сенсация последних лет: подумать только, знаменитая премия досталась не кому-либо из маститых мэтров, а безвестному дебютанту, недавнему наркоману и мошеннику, тут же спустившему внушительный призовой фонд на погашение долгов (вернее – хватило только на треть).
Роман Ди Би Си Пьера не избежал сравнения с «Над пропастью во ржи»: и действительно. Вернон Г. Литтл напоминает сэлинджеровского Холдена Колфилда - но из новых времен. Тинейджер из техасского городка Мученио, он становится случайным очевидцем массового убийства одноклассников. Полиция сразу берет его в оборот: сперва как свидетеля, потом как возможного соучастника и в конце концов - как убийцу. Герой пытается бежать в Мексику, где его ждут пальмовый рай и любимая девушка, но на него вешают все новые и новые преступления, а циничный журналист пытается превратить происходящее в реалити-шоу.
53-летний австралийский писатель Ричард Флэнаган получил приз литературной премии «Букер» за роман «Узкая дорога на дальний север» («The Narrow Road to the Deep North») — историю об австралийских военнопленных, работавших на стройке Тайско-Бирманской железной дороги между Бангкоком и Рангуном во время Второй мировой войны (японцы создавали ее для снабжения своих войск). Эту дорогу прозвали «Дорога смерти» — на работах по возведению 400 км путей погибло больше 100 тыс. каторжников и военнопленных.
Строительству «Дороги смерти» посвящено еще одно знаменитое литературное произведение — «Мост через реку Квай» Пьера Буля (блестяще экранизированное в 1957 году). Отец Флэнагана во время войны попал в японский плен и на стройку дороги; он умер в возрасте 98 лет — после того как его сын закончил книгу, над которой работал 12 лет.
Председатель жюри «Букера» философ Энтони Грейлинг назвал роман Флэнагана «выдающейся историей о любви, человеческих страданиях и товарищеских отношениях».
Приз вместе с чеком на £50 тыс. ($80 тыс.) автору вручила герцогиня Корнуольская Камилла. Все остальные финалисты, добравшиеся до шорт-листа премии, получили по £2,5 тыс.
Флэнаган родился на Тасмании в 1961 году. Прежде чем перейти к художественным произведениям, он написал четыре книги в жанре нон-фикшн, одна из которых посвящена «величайшему австралийскому аферисту XX века» .
Первый роман Флэнагана «Death of a River Guide» был опубликован в 1997-м и описан критиками как «один из самых обнадеживающих дебютов в австралийской литературе».
Следующая его книга — «Звук хлопка одной ладони» (1998), — рассказывающая о словенских эмигрантах, стала бестселлером. В том же году Флэнаган выступил как автор сценария и режиссер одноименного фильма; в 2008-м он снова вернулся к кино — работал вместе с Базом Лурманом над «Австралией», главные роли в которой сыграли и .
Свои ранние романы, а также книгу о сосланном в Австралию каторжнике и художнике Уильяме Бюлове Гулде («Gould"s Book of Fish», 2001), Флэнаган назвал «душой истории».
Одним из самых спорных его произведений стала вышедшая в 2004 году «Тасманская распродажа», в которой Флэнаган резко критиковал политику премьера Джима Бэкона. Преемник Бэкона Пол Леннон тогда заявил, что «вымыслы Ричарда Флэнагана не приветствуются в новой Тасмании».
В этом году «Букер» сам едва не стал участником скандала. До рассмотрения оргкомитетом были впервые допущены работы авторов из США, и это нововведение вызвало опасения, что они вытеснят писателей из стран Содружества, которые до сих пор могли претендовать на премию. Буквально за день до объявления лауреата-2014 своими мыслями по этому поводу поделился с изданием The Guardian австралийский писатель Питер Кэри, дважды выигрывавший заветный приз.
По его мнению, расширение списка допущенных до номинации стран может погубить «особый культурный аромат» «Букера».
Но ничего сверхъестественного не произошло. В шорт-лист премии вошли два американских писателя (Джошуа Феррис и Карен Джой Фаулер), три британца (уже бывший лауреатом заслуженный , а также Нил Махержи и ) — и всего один австралиец, который в итоге и победил.
Старейший в Зарубежье «Новый журнал», издающийся в Америке с 1942 года, уже многие десятилетия хранит и развивает традиции русской классической культуры, бережно собирает наследие русской эмиграции. Поэтому не удивительно – и, тем не менее, очень радостно – было увидеть в последнем номере «Нового журнала» обширный раздел «Современная русская литература Австралии». В нём были опубликованы авторы литературного портала газеты «Единение»: прозаики Игорь Гельбах, Макс Неволошин, Ирина Нисина и Алиса Ханцис, а также поэты Нора Крук, Наталья Крофтс и Сергей Ерофеевский.
Главный редактор «Нового журнала», Марина Михайловна Адамович , любезно согласилась рассказать газете «Единение» об истории и работе этого замечательного издания.
Марина Михайловна, «Новый Журнал», вопреки названию - старейший журнал русского зарубежья. Расскажите, пожалуйста, как всё начиналось.
Историю журнала нужно начинать издалека. Когда после семнадцатого года два миллиона русских беженцев оказалось вне пределов России, началась колоссальная и очень тяжёлая работа по выстраиванью Зарубежной России. «Зарубежная Россия» - это термин, который в своё время ввел профессор Колумбийского университета Марк Раев, сам потомок эмигрантов. И, действительно, такое государство без границ было выстроено, все российские структуры были воссозданы, в том числе и печатные: были свои издательства, свои журналы. В частности, в Германии в 1920-х выходило журналов на русском языке больше, чем на немецком. В это самое время и возник журнал «Современные записки»; потом он был переведён в Париж и выходил там до сорокового года, до оккупации Парижа. Это был самый крупный, самый интересный журнал, - уникальное явление в культуре Русского Зарубежья. Французы даже как-то сказали: «Будь у нас такой журнал, мы бы не беспокоились по поводу французской культуры».
Почему я это всё рассказываю? Потому что к сороковому году фактически вся Европа была охвачена огнём Второй Мировой войны - и все русскоязычные издания прекратили существование. Одновременно начался очередной побег - теперь уже из Европы, очередная иммиграция - в Америку. И вот в сорок первом году сюда попадают два ведущих сотрудника «Современных записок» - Михаил Цетлин, он же поэт Амари, и великий, я считаю, прозаик Марк Алданов. И по идее Ивана Бунина, который, как известно, остался в неоккупированной зоне Франции, они воссоздают толстый журнал по типу «Современных записок». Вот таким образом возникает «Новый Журнал» и в январе 1942 года выходит первый номер.
В первом же номере журнала было заявлено кредо «Нового Журнала»: «Россия, свобода, эмиграция». С тех пор мало что изменилось: по-прежнему для нас очень важно быть интеллектуально-культурным центром русскоязычного рассеянья и объединять всех под знаменем русской культуры, русского языка. Естественно, со временем обновлялись текущие задачи «Нового Журнала»; сейчас мы себя позиционируем как журнал диаспоры. Дело в том, что из старых изданий не осталось ни одного толстого русского журнала, поэтому мы считаем своим долгом поддерживать, прежде всего, русскую культуру вне пределов России, русскоязычные диаспоры на всех континентах. Поэтому мы отдаём приоритет именно авторам диаспоры.
Что касается основного эстетического критерия, он не менялся - это должна быть литература, которая развивает традиции классической русской литературы, с опорой на значимое Слово. Мировая литература, включая и русскую современную литературу, развивается разными путями и по разным эстетическим направлениям. Мы традиционно придерживаемся классического пути, это право нами завоевано десятилетиями сложной работы и именно такая традиция поддержана нашими авторами и читательской аудиторией.
Главный критерий по отбору текстов для «Нового Журнала» - их профессиональный уровень. Как определили ещё первые редакторы журнала, мы открыты для всех, печатаем всех. И, кстати, это было залогом выживания журнала - плюрализм. Такой подход позволил собрать вокруг журнала великолепных писателей: вы можете назвать любое имя, вошедшее в сокровищницу русской культуры, - то был автор «Нового Журнала».
Идеологически, по-прежнему, мы делаем два исключения: мы не печатаем литераторов коммунистической идеологии и нацисткой.
- Кто читатели «Нового журнала»?
Мы работаем для интеллигентного читателя. Очень заманчиво было бы назвать себя массовым журналом для всей диаспоры, но надо отдавать себе отчёт, что из тех двадцати пяти миллионов, которые сейчас живут за пределами России, далеко не все - читатели. Как, впрочем, и в России. Наш журнал - это интеллектуальное издание, а не глянцевый журнал с картинками; там нечего рассматривать, там нужно читать и думать. История журнала и его направление определяют и основные разделы: прежде всего, это Проза, Поэзия, затем - большой, вполне академический, раздел Воспоминания-Документы, посвященный истории и истории культуры эмиграции; статейный раздел - культура-литературоведение- религия, и библиография. Среди наших читателей и авторов большую часть занимают молодые, тридцатилетние. Чтобы поддержать наших авторов, несколько лет назад мы затеяли литературный конкурс - Литературная премия имени Марка Алданова на лучшую повесть Русского Зарубежья. Есть у нас отдельный проект и по истории эмиграции - мы издаем специальные номера «Русская эмиграция на культурных перекрестках ХХ - ХХI столетий». Сегодня журнал распространяется по всему миру, более чем в тридцать стран.
Многие традиционные печатные издания ощущают давление интернета, падает число подписчиков. А для «Нового Журнала» интернет - это угроза или новый путь к читателю?
Это новый канал, благодаря которому число наших подписчиков растет - именно на «бумажную версию» журнала. Как культуролог, я оцениваю ситуацию так: литература, которую мы называем классической, не может быть массовой. Массовой всегда была и остается - беллетристика, у нее, как у особой формы литературы, - другие задачи. А наш читатель, в определённом смысле, это - маргинальный читатель, мы - журнал интеллектуалов. И эта аудитория не исчезнет никогда; маргиналы всегда находятся на обочине, но там, на обочине, у них свой мир и своё содружество. Их тесный кружок всегда пополняется новыми членами из последующих поколений, доказательством тому - 70-летняя история нашего журнала.
Наш журнал вышел в интернет более 10 лет назад: у нас есть свой собственный сайт (www.newreviewinc.com), кроме того, «Новый Журнал» можно читать в Журнальном Зале. Мы не боимся интернета, это совершенно нормальная форма существования, выработанная глобальным миром. Я и сама много читаю на интернете, так как нас от России, ее культурной жизни и рроссийской литературы, отделяет океан и ни одна книга не успевает дойти сюда быстрее сетевой версии. Интернет - это образ нашей сегодняшней жизни, который нас, конечно же, меняет. Но отказаться от книги - совершенно особого контакта, который знает и ценит любой истинный книгочей - наши читатели не смогут.
С открытием границ, с развитием интернета и Скайпа, с тем, что даже физически ездить в Россию сейчас стало гораздо легче, правомерно ли в наши дни понятие «литература русского зарубежья»? Ведь никому не приходит в голову называть Гоголя или Тургенева «писателями русского зарубежья», хотя отлично известно, что долгое время они писали отнюдь не в Рязани.
По-моему, правомерно.
Для литературы эмиграции всегда очень остро стоял этот вопрос: «одна литература или две литературы»? Ведь тогда была советская литература, которую, естественно, в эмиграции не принимали, - и литература, которая продолжала традицию Толстого и Достоевского, Бунинскую традицию, и так далее. Поэтому для литературы Зарубежья было немыслимо объединяться с тем советским экспериментом.
Да, мы все существует сегодня в едином литературном и языковом пространстве. А язык ведь - не случайность. Мы с вами познакомились на нью-йоркских поэтических чтениях, на которых в одном из докладов прозвучала фраза: «он - русский поэт, но по-русски уже не пишет». Увы, в таком случае - уже не русский поэт, как ни горько это осознавать. Писатель работает на языке; язык не просто - средство коммуникации, это - средство восприятия мира, средство его осознания, самовыражения, это - инструмент писателя и его цель… Язык - это всё. Поэтому пока мы остаёмся в поле русского языка, это - единая литература. Не говоря уже о сохраненном единстве традиций, которые нас объединяют.
Тем не менее, литература диаспоры существует. Потому что любой творец, любой художник очень чутко реагирует на окружающую среду, даже изолируясь от неё. Поэтому если мы посмотрим на тексты авторов диаспоры - а особенно это заметно в поэзии - меняется даже ассоциативный ряд, даже ритмика текста. Я сейчас назову автора не американского, но очень яркого: Дина Рубина, живущая в Израиле. Она - прозаик московской школы, там она начинала, сформировалась и заработала первый кусок славы. Но посмотрите на её сегодняшние тексты -насколько сильны в нем течения восточные, иудейские. Густой восток на уровне образов, на уровне построения фразы, ритма. Молчу уже об образах и фабуле, которые рождаются у любого писателя из естественной среды его существования.
Или возьмём удивительного поэта второй волны эмиграции - Валентину Синкевич. Ритмика стиха - абсолютно американская, то же - у Ираиды Легкой, у последующих поколений - Андрея Грицмана, Юлии Куниной. и т. д. Не московская и не питерская школы... Когда-то критик Лиля Пан назвала это нотой Гудзона. Ты здесь живёшь и начинаешь впитывать этот мир, пропускаешь его через себя.
И второй момент, совсем не литературный. Он несколько искусственен и лучше бы его вообще не было. Россия, основной производитель русских печатных изданий, как мне кажется, очень неохотно публикует литераторов диаспоры; очень силён в России момент «кружковщины», «тусовки», «своих», - и писателю диаспоры просто тяжелее пробиться на росийское пространство.
Вот живой пример. Несколько лет назад на Алдановскую премию поступает великолепный текст - и побеждает. Конкурс у нас всегда проходит анонимно; и вот, когда жюри уже проголосовало, мы вскрываем файл и обнаруживаем имя молодого прозаика из Таллинна, Андрея Иванова. Как потом выясняется, написано им очень много, но ни строчки не опубликовано: в Эстонии очень тяжело где-то печататься на русском языке. Иванов вырос как раз на сломе девяностых постперестроечных годов, потом была эмиграция в Европу, вернулся в Эстонию - и, к сожалению, был там никому не нужен. Необыкновенно талантливый человек! Мы его впервые и напечатали. Так вот сегодня Андрей Иванов - уже лауреат премии Эстонии, Русской Премии, входил в шорт-лист Русского Букера. Поэтому мы, хотя и печатаем авторов из России, но предпочтение отдаём авторам диаспоры: у них просто нет другой прочной площадки, и мы обязаны им помочь.
Для нас Австралия - это очень заманчивая страна, но абсолютно случайно сложилось так, что наши творческие контакты с Австралией в какой-то момент были потеряны. Сейчас эти связи стали восстанавливаться: недавно мы печатали Нору Крук - и очень любим её, мы публиковали публицистику из Австралии, а также прозу Ирины Нисиной. Но прочных, налаженных связей нет, хотя мы с удовольствием печатали бы современных русскоязычных авторов Австралии.
С архивами дело обстоит немного лучше, поскольку у нас сохранились связи с русской эмиграцией Китая, которая, как известно, в большинстве своем попала потом в Австралию. Тем не менее, мы крайне заинтересованы в новых архивных публикациях, история эмиграции не написана, количество белых пятен в ней преобладает, и одна из основных задач НЖ - собрать и восстановить эту историю.
А вот что касается литературы - то каждый автор из Австралии для нас становится открытием. И мы с удовольствием приглашаем писателей из Австралии присылать свои работы в «Новый Журнал».
И с другой стороны, со стороны читателя: живя в Австралии, как можно получить «Новый Журнал», где его можно прочесть?
Легче всего, конечно, читать наш журнал в интернете: на сайте «Журнальный Зал» или на нашем сайте (www.newreviewinc.com), где есть даже архив современных публикаций, начиная с 2000 года. Сейчас мы работаем над тем, чтобы оцифровать весь наш архив, но это громадная работа: всё-таки, семьдесят лет, 400 страниц - каждый номер, четыре книжки в год.
Если же кто-то захочет регулярно получать бумажную версию, то нужно просто написать нам по электронной почте или письмом по адресу The New Review, 611 Broadway, # 902, New York, NY 10012 - и мы оформим подписку.
- Есть ли «Новый журнал» в каких-либо библиотеках Австралии?
Университетские библиотеки Австралии раньше выписывали наш журнал, но в последнее время они перестали обновлять подписку. Мы были бы очень рады, если бы русские культурные центры и публичные библиотеки Австралии опять наладили с нами связи. И главное - это, конечно, академическая среда: все крупные университеты мира подписаны на наш журнал, пора присоединиться и университетам Австралии, для них существуют льготные условия и система скидок.
Действительно, очень хотелось бы видеть старейший журнал русского зарубежья и в наших библиотеках, особенно сейчас, когда в «Новом Журнале» стали появляться и авторы из Австралии. Поэтому очень хочется вам пожелать, чтобы ваша австралийская аудитория росла.
А нам бы хотелось публиковать побольше авторов из Австралии!
- Марина Михайловна, огромное Вам спасибо за интересную беседу. Успехов и долголетия вашему журналу.
Настоящее имя Грегори Робертса – Грегори Джон Питер Смит (Gregory John Peter Smith), он родился в 1952 году в австралийском Мельбурне (Melbourne, Australia). О ранних годах жизни Грегори известно мало – в своих интервью он не слишком широко освещал свое детство. Зато известно, что, став студентом Университета Мельбурна (Melbourne University), Грегори был членом множества разного толка левых и анархистских организаций 1970-х - вроде "Anarchist People"s Liberation Army", "Union activist", "Builders Labourers Federation", "Australian Independence Movement", "United Front Against Fascism", "Black Week Aboriginal Activism Movement" и других.
Позднее жизнь молодого человека изменилась весьма круто – после того, как рухнул его брак, Грегори к тому же утратил возможность опеки над своей маленькой дочерью. В итоге он погрузился в тяжелую героиновую зависимость, которая привела его на еще большее дно – Грегори превратился в преступника. Известно, что за манеры ему даже давали клички вроде "Бандит-Джентльмен" (Gentleman Bandit) – со своими жертвами Робертс был неизменно вежлив, всегда благодарил их за отданные деньги, здоровался и прощался. Впрочем, сути процесса это все же не меняло – Грегори грабил людей.
В 1978-м его осудили, а в 1980-м Гергори сумел бежать из австралийской тюрьмы Pentridge Prison. Он прожил, скрываясь, 10 долгих лет – жил в Бомбее (Bombay), а вновь арестовали его в 1990-м во Франкфурте (Frankfurt), при попытке провезти наркотики в страну.
Робертса экстрадировали в Австралию, и следующие 6 лет он снова провел в тюрьме. Примечательно, что если верить версии Грегори, то он и в этот раз совершил побег, однако переменил решение и вернулся назад в тюрьму. Так, свой срок он отсидел полностью, после чего вышел на свободу и смог наладить отношения с семьей.
Известно, что после тюрьмы Грегори Робертс в разное время пожил в Германии (Germany) и Франции (France), после чего вновь прибыл в Индию, где начал работать в фонде "Hope for India Foundation", цель которого – помощь бедным.
Свой роман "Шантарам" Грегори Робертс издал в 2003 году, закончив его уже после того, как вышел на свободу. Книга эта автобиографична – в главном персонаже без труда угадывается сам Грегори, да и повествование идет от первого лица. Так, не скрывая того факта, что он – беглый преступник, грабитель и в недалеком прошлом наркоман, автор начинает захватывающий рассказ о приключениях австралийца в Индии. "Шантарам" в переводе означает "мирный человек", именно такое имя дала главному герою мать одного из его индийских друзей.
Известно, что вот уже более 20 лет Грегори Робертс свободен от любых зависимостей – он не притрагивается к алкоголю и не курит, тогда же он навсегда завязал и с преступным прошлым, сосредоточившись на литературной работе.
Лучшие дня
Посетило:104 |
Пионер революции рок-н-ролла Посетило:57 |
Первыми литературными памятниками Австралии стали мемуары и путевые заметки Джона Уайта ( -), Уоткина Тенча ( -) и Дэвида Коллинза ( -), которые были офицерами первого конвоя кораблей, основавшего в 1788 году колонию каторжан Сидней . Джон Таккер в своих романах живописал тяжелую жизнь каторжан: романы «Квинтус Сервинтон», «Генри Сейвери», «Приключения Ральфа Решле».
Первые поэтические произведения, написанные на австралийском континенте , были по жанру балладами . Они развивали традицию английских и ирландских баллад того времени. Главной темой первых баллад было упоение свободной жизнью беглецов-каторжан и так называемых буш-рейнджеров (благородных разбойников). Чёрный юмор и сарказм этих произведений колебали моральные устои колониального общества. Колониальная лирика первых 50 лет почти неизменно ориентировалась на темы и стили классицистической эпохи Англии . Первыми лириками были Чарльз Томпсон ( -) и Чарльз Вентворт ( -). Позже появились темы строгой, опасной для человека природы и её экзотики.
Выдающимся поэтом этого периода был Чарльз Гарпур ( -). Поэзия Гарпура, потомка ирландских каторжан, полна тираноборскими мотивами, близкими к творчеству Джона Мильтона и раннего Вордсворда . Особое значение имеет его пейзажная лирика. При жизни Гарпур опубликовал лишь небольшую долю своего наследия.
Для поэзии другого выдающегося поэта Генри Кендалла ( -) характерна интерпретация топографически-геологических феноменов внешнего мира как символического отражения его душевных настроений. Пейзажи Кендалла наделены философским, порой мистическим смыслом. Он пытался выразить таким образом определенную дисгармонию своего внутреннего мира, горечь разочарования, которую познал в поисках прекрасной утопии. Самые интересные его сборники: «Горы», «В Перу», «Лейчгардт».
Национальная эпоха (1880-1920)
Национальную эпоху австралийской литературы открыл еженедельник «Бюллетень » (англ. The Bulletin ), который основали Жюль Франсуа Арчибальд и Джон Хайнс. Программными принципами этого журнала были социальная ангажированность, радикально-демократическое направление, интерес к жизни простых рабочих, отвержение английского влияния на австралийскую литературу. Типичными темами журнала были жизнь в австралийском буше , сельские идеалы, а также воспевание мужской дружбы и мужественности, равенства простых людей. Благодаря «Бюллетеню» приобрели популярность такие поэты, как Эндрю Бартон Паттерсон , псевдоним Банджо ( -) со своими балладами об австралийском буше, Чарльз Бреннан и Дж. Нилсон, которые больше ориентировались на английский и французский эстетизм и символизм .
Образцом гражданской лирики может служить поэзия Генри Лоусона ( -). Стихи написаны в ритме маршевых песен с характерным революционным пафосом и социальным оптимизмом. Определенная декларативность его стихов сочетается с революционным настроем и национально-патриотическими мотивами.
Современная эпоха (1920 - по настоящее время)
С начала 1920-х годов австралийская литература становилась все более открытой к европейским и американским литературным течениям. Особенно большую роль в перенятии новых течений и направлений сыграли литературные журналы Австралии, такие как «Видение» (англ. Vision, с ), «Meanjin Papers» (с ), «Angry Penguins» ( -).
С Рекса Ингамеллса началось движение переоценки культуры австралийских аборигенов и поиска самостоятельного голоса австралийской литературы.
В лирике стремление к открытости сказалось на творчестве таких поэтов, как К. Маккензи, Джеймс Маколи, Алек Дервент Хоуп, для которых характерны конкретно-чувственные стихи о явлениях реального мира. Джудит Райт, Франсис Уэбб и Брюс Дэйв тяготели к пейзажно-символической лирике и личностной поэзии. Розмари Добсон и Р. Д. Фицджеральд обращались в поэзии к исторической тематике.
В 50-е годы появилась так называемая поэтическая школа Мельбурнского университета (англ. Melbourne University Poets ), главными представителями которой были Винсент Баккли, Рональд Симпсон, Крис Уоллес-Крэбб, Ивэн Джонс, Ноэль Макейнш, Андрю Тейлор. Представители этой школы предпочитали сложные формы и интеллектуальные аллюзии . Австралийская поэзия начала XXI века представлена творчеством Лесли Лебковиц .
Австралийский роман XX века испытал влияние философских и литературных течений Европы и США. Важными темами романов были психологическое описания внутреннего мира человека, исследование истоков австралийского общества. Типичным для 20-х годов был роман Г. Ричардсона «Судьба Ричарда Махоуни», в котором интерес к прошлому сочетался с темой душевного одиночества. Подобные тенденции заметны и в произведениях других прозаиков: М. Бойд, Брайан Пентон, Марджори Бернард, Флора Элдершоу.
Социально-критические темы, в частности тема жизни в пригородах , интересовали таких романистов, как Катарина Причард , Фрэнк Дэлби Дэвидсон, Леонард Манн, Фрэнк Харди. Сатирическое освещение социальных проблем характерно для произведений Х. Герберта, Самнера Лока Эллиотта, К. Маккензи.
В 1973 году Нобелевской премией по литературе был отмечен прозаик Патрик Уайт . Близкими к нему по австралийскому контексту и стилистике были произведения Р. Шоу, Кристофера Коха, Гэйла Портера.
Австралийские рассказы претерпели новый расцвет в 40-е годы XX века. Для австралийского рассказа этого периода характерно влияние стилистики Джеймса Джойса , Эрнеста Хемингуэя и Джона Дос Пассоса . Важными для развития жанра рассказа были ежегодные антологии From Coast to Coast , которые издавал Уэйнс Палмер. Важнейшие авторы рассказов: Тиа Эстли, Мюррей Бэйл, Марджори Бернард, Гэвин Кесси, Питер Кован, Фрэнк Моргауз, Уэйнс Палмер, Гэйл Портер, Кристина Стид и другие.
Самостоятельная австралийская драма развилась лишь в эпоху модерна . Важные теоретические и практические импульсы развитию драмы дал Луис Эссон ( -). Значимые драматурги Австралии: Катарина Причард (прежде политическая драма), Уэйн Палмер («Черный конь», ), Бетти Роланд, Генриетта Дрейк-Брокман, Дэвид Уильямс, Александр Бузо, Джон Ромериль, Дороти Хьюитт, Ален Сеймур, Питер Кенна, Том Хангерфорд, Томас Шепкотт.
Ссылки
Литература
- The Australian Novel. A hictorical antology, Sidney, 1945.
- The Oxford Antology of Australian Literature / L. Kramer, A. Mitchell, Melbourne, 1985.
- Elliott B. R. The landscapr of Australian poetry, Melbourne, 1967.
- The Literature of Australia / G. Button, Ringwood, 1976.
- Green H. M. A history of Australian Literature, Sidney, 1984 (два томи)
- The Oxford companion to Australian Literature, Melbourne, 1991.
Напишите отзыв о статье "Австралийская литература"
Ссылки
- страница проекта
- на сайте
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Австралийская литература
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
