Что вы знаете о сказках «Тысячи и одной ночи»? Большинство довольствуется общеизвестным стереотипом: это известная арабская сказка про красавицу Шахерезаду, ставшую заложницей царя Шахрияра. Красноречивая девушка одурманила царя и тем самым купила себе свободу. Пришло время узнать горькую (а точнее, солоноватую) правду.
И конечно, среди ее историй были повести об Аладдине, Синдбаде-мореходе и других отважных храбрецах, но оказалось, что все это полная чушь.
До нас сказки дошли после многих столетий цензуры и переводов, поэтому от оригинала там осталось немного. На самом деле герои сказок Шахерезады не были такими милыми, добрыми и морально устойчивыми, как персонажи мультфильма Disney. Поэтому, если вы хотите сохранить добрую память о любимых персонажах детства, немедленно прекращайте читать. А всем остальным - добро пожаловать в мир, о котором вы, возможно, даже не подозревали.
Первые задокументированные сведения, описывающие рассказ о Шахерезаде как хорошо известное произведение, относятся к перу историка Х века аль-Масуди. В дальнейшем сборник не раз переписывался и видоизменялся в зависимости от времени жизни и языка переводчика, но костяк оставался прежним, поэтому до нас дошла если не оригинальная история, то очень близкая к оригиналу.
Начинается она, как ни странно, не со слез юной красавицы, собравшейся проститься с жизнью, а с двух братьев, каждый из которых управлял своей страной. После двадцати лет раздельного правления старший брат, которого звали Шахрияр, пригласил в свои владения младшего - Шахземана. Тот недолго думая согласился, но едва он выехал из столицы, как «вспомнил об одной вещи», позабытой им в городе. По возвращении он обнаружил жену в объятиях раба-негра.
Разгневавшись, царь зарубил обоих, а затем с чистой совестью поехал к брату. В гостях ему стало грустно оттого, что жены больше нет в живых, и он перестал есть. Старший брат хоть и пытался его развеселить, но все безрезультатно. Тогда Шахрияр предложил отправиться на охоту, но Шахземан отказался, продолжая погружаться в депрессию. Вот так, просиживая у окна и предаваясь черной меланхолии, несчастный царь увидел, как жена его отсутствующего брата устроила у фонтана оргию с рабами. Царь сразу повеселел и подумал: «Ого, у моего брата проблемы-то посерьезнее будут».
Шахрияр вернулся с охоты, застав своего брата с улыбкой на лице. Долго допытываться не пришлось, тот сразу рассказал все начистоту. Реакция была необычной. Вместо того чтобы поступить, как младший брат, старший предложил отправиться в путешествие и посмотреть: а изменяют ли другим мужьям жены?
Им не везло, и странствия затянулись: они никак не могли найти неверных жен, пока не набрели на оазис, раскинувшийся на берегу моря. Из морской пучины вышел джинн с сундуком под мышкой. Из сундука он вытащил женщину (настоящую) и сказал: «Я хочу поспать на тебе», - да так и уснул. Женщина эта, увидев спрятавшихся на пальме царей, приказала им спуститься и овладеть ею прямо там, на песке. В противном случае она бы разбудила джинна, и тот убил бы их.
Цари согласились и исполнили ее желание. После акта любви женщина попросила перстни у каждого из них. Те отдали, а она прибавила драгоценности к другим пятистам семидесяти(!), которые хранились у нее в ларце. Чтобы братья не томились в догадках, обольстительница пояснила, что все кольца когда-то принадлежали мужчинам, овладевшим ею втайне от джинна. Братья переглянулись и сказали: «Ого, у этого джинна проблемы-то посерьезней будут, чем у нас», - и вернулись в свои страны. После этого Шахрияр отрубил голову своей жене и всем «соучастникам», а сам решил брать по одной девушке за ночь.
В наше время эта история может показаться шовинистической, но куда больше она напоминает сценарий к фильму для взрослых. Сами подумайте: что бы ни делали герои, куда бы они ни шли, им приходится либо смотреть на акт соития, либо участвовать в нем. Подобные сцены еще не раз повторяются на протяжении книги. Да что там, младшая сестра Шахерезады лично наблюдала за брачной ночью своей родственницы: «И царь послал тогда за Дуньязадой, и она пришла к сестре, обняла ее и села на полу возле ложа. И тогда Шахрияр овладел Шахразадой, а потом они стали беседовать».
Другая отличительная черта сказок тысячи и одной ночи заключается в том, что их герои поступают абсолютно беспричинно, а зачастую и сами события выглядят до крайности нелепыми. Вот как, например, начинается сказка первой ночи. Однажды купец отправился в какую-то страну взыскивать долги. Ему стало жарко, и он присел под деревом поесть фиников с хлебом. «Съев финик, он кинул косточку - и вдруг видит: перед ним ифрит высокого роста, и в руках у него обнаженный меч. Ифрит приблизился к купцу и сказал ему: “Вставай, я убью тебя, как ты убил моего сына!” - “Как же я убил твоего сына?” - спросил купец. И ифрит ответил: “Когда ты съел финик и бросил косточку, она попала в грудь моему сыну, и он умер в ту же минуту”». Вы только вдумайтесь: купец убил джинна косточкой от финика. Если бы только враги диснеевского Аладдина знали об этом секретном оружии.
В нашем народном сказании тоже много нелепиц вроде: «Мышка бежала, хвостиком махнула, горшок упал, яички разбились», - но там точно не встретишь таких безумных персонажей, как в рассказе пятой ночи. Он повествует о царе ас-Синдбаде, который долгие годы тренировал сокола, чтобы тот помогал ему в охоте. И вот однажды царь вместе со своей свитой поймал газель, и тут черт его дернул сказать: «Всякий, через чью голову газель перескочит, будет убит». Газель, естественно, перепрыгнула через голову царя. Тогда подданные начали шептаться: мол, чего это хозяин обещал убить каждого, через чью голову перескочит газель, а сам до сих пор не наложил на себя руки. Вместо того чтобы совершить обещанное, царь погнался за газелью, убил ее и повесил тушу на круп своей лошади.
Собираясь отдохнуть после погони, царь наткнулся на источник живительной влаги, капавшей с дерева. Три раза он набирал чашу, и три раза сокол опрокидывал ее. Тогда царь разозлился и отрубил соколу крылья, а тот указал клювом наверх, где на ветвях дерева сидел детеныш ехидны, испускавший яд. В чем мораль этой истории, сказать сложно, но персонаж, рассказывавший ее в книге, говорил, что это притча о зависти.
Конечно, глупо требовать от книги, которой по меньшей мере 11 веков, стройной драматургической линии. Именно поэтому целью вышеописанного персифляжа было не грубо высмеять ее, а показать, что она может стать отличным чтивом на ночь, которое точно рассмешит любого современного человека. Сказки «Тысячи и одной ночи» - это продукт времени, который, пройдя через столетия, невольно превратился в комедию, и в этом нет ничего дурного.
Несмотря на широкую известность этого памятника истории, его экранизаций невероятно мало, а те, что существуют, обычно показывают знаменитых Аладдина или Синдбада-морехода. Однако самой яркой киноверсией сказок стал французский фильм с одноименным названием. В нем не пересказываются все сюжеты книги, а подается яркая и абсурдная история, которая достойна фильмов «Монти Пайтона» и при этом соответствует безумному духу сказок.
Например, Шахрияр в фильме - это царь, мечтающий одновременно выращивать розы, сочинять стихи и гастролировать в бродячем цирке. Визирь - старый извращенец, столь обеспокоенный рассеянностью царя, что сам ложится в постель к его жене, чтобы тот понял, насколько ветрены женщины. А Шахерезада - сумасбродная девушка, предлагающая каждому встречному заделать ей ребенка. Ее, кстати, играет молодая и красивая Кэтрин Зета-Джонс, которая не раз за всю ленту предстает перед зрителями обнаженной. Мы перечислили по крайней мере четыре причины, по которым стоит посмотреть этот фильм. Наверняка после такого вам еще больше захочется прочитать книгу «Тысячи и одной ночи».
Тысяча и одна ночь (сказка)
Царица Шехерезада рассказывает сказки царю Шахрияру
Сказки Тысячи и Одной Ночи (перс. هزار و يك شب Hazār-o Yak shab , араб. الف ليلة وليلة alf laila wa-laila ) - памятник средневековой арабской литературы , собрание рассказов, объединённое историей о царе Шахрияре и его жене по имени Шахразада (Шахерезада, Шехерезада).
История создания
Вопрос о происхождении и развитии «1001 ночи» не выяснен полностью до настоящего времени. Попытки искать прародину этого сборника в Индии , делавшиеся его первыми исследователями, пока не получили достаточного обоснования. Прообразом «Ночей» на арабской почве был, вероятно, сделанный в X в. перевод персидского сборника «Хезар-Эфсане» (Тысяча сказок). Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде . Судить о характере его мы не можем, так как до нас дошел лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «1001 ночи». В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда - целые циклы рассказов, в свою очередь обрамленные, как напр. «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и др. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространенной форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «1001 ночи».
Гипотеза Хаммер-Пургшталя
При исследовании вопроса о происхождении и составе сборника европейские учёные расходились в двух направлениях. Й. фон Хаммер-Пургшталь стоял за их индийское и персидское происхождение, ссылаясь на слова Мас’удия и библиографа Надима (до 987 г.), что староперсидский сборник «Хезâр-эфсâне» («Тысяча сказок»), происхождения не то ещё ахеменидского, не то арзакидского и сасанидского, был переведен лучшими арабскими литераторами при Аббасидах на арабский язык и известен под именем «1001 ночи». По теории Хаммера, перевод перс. «Хезâр-эфсâне», постоянно переписываемый, разрастался и принимал, ещё при Аббасидах, в свою удобную рамку новые наслоения и новые прибавки, большей частью из других аналогичных индийско-персидских сборников (среди которых, например, «Синдбâдова книга») или даже из произведений греческих; когда центр арабского литературного процветания перенесся в XII -XIII вв. из Азии в Египет , 1001 ночь усиленно переписывалась там и под пером новых переписчиков опять получала новые наслоения: группу рассказов о славных минувших временах халифата с центральной фигурой халифа Гаруна Аль-Рашида ( -), а несколько позже - свои местные рассказы из периода египетской династии вторых мамелюков (так называемых черкесских или борджитских). Когда завоевание Египта османами подорвало арабскую умственную жизнь и литературу, то «1001 ночь», по мнению Гаммера, перестала разрастаться и сохранилась уже в том виде, в каком её застало османское завоевание.
Гипотеза де Саси
Радикально противоположное воззрение высказано было Сильвестром де Саси . Он доказывал, что весь дух и мировоззрение «1001 ночи» - насквозь мусульманские , нравы - арабские и притом довольно поздние, уже не аббасидского периода, обычная сцена действия - арабские места (Багдад , Мосул , Дамаск , Каир), язык - не классический арабский, а скоре простонародный, с проявлением, по-видимому, сирийских диалектических особенностей, то есть близкий к эпохе литературного упадка. Отсюда у де Саси следовал вывод, что «1001 ночь» есть вполне арабское произведение, составленное не постепенно, а сразу, одним автором, в Сирии , около половины в.; смерть, вероятно, прервала работу сирийца-составителя, и потому «1001 ночь» была закончена его продолжателями, которые и приделывали к сборнику разные концы из другого сказочного материала, ходившего среди арабов, - напр., из Путешествий Синдбада, Синдбâдовой книги о женском коварстве и т. п. Из перс. «Хезâр-эфсâне», по убеждению де Саси, сирийский составитель арабской «1001 ночи» ничего не взял, кроме заглавия и рамки, то есть манеры влагать сказки в уста Шехрезады; если же какая-нибудь местность с чисто арабской обстановкой и нравами подчас именуется в «1001 ночи» Персией , Индией или Китаем , то это делается только для пущей важности и порождает в результате одни лишь забавные анахронизмы .
Гипотеза Лэйна
Последующие учёные постарались примирить оба взгляда; особенно важным в этом отношении оказался авторитет Эдварда Лэйна (E. W. Lane), известного знатока этнографии Египта . В соображениях о позднем времени сложения «1001 ночи» на позднеарабской почве индивидуальным, единоличным писателем Лэйн пошёл даже дальше, чем де Саси: из упоминания о мечети Адилийе, построенной в 1501 г., иногда о кофе , один раз о табаке , также об огнестрельном оружии Лэйн заключал, что «1001 ночь» начата была в конце в. и закончена в 1-й четверти XVI в.; последние, заключительные фрагменты могли быть присоединены к сборнику даже при османах , в XVI и XVII вв. Язык и стиль «1001 ночи», по Лэйну, - обыкновенный стиль грамотного, но не слишком учёного египтянина -XVI в.; условия жизни, описанной в «1001 ночи», специально египетские; топография городов, хотя бы они были названы персидскими, месопотамскими и сирийскими именами, есть обстоятельная топография Каира поздней мамелюкской эпохи. В литературной обработке «1001 ночи» Лэйн усматривал такую замечательную однородность и выдержанность позднего египетского колорита, что не допускал вековой постепенности сложения и признавал только одного, максимум, двух составителей (второй мог окончить сборник), которые - или который - в течение недолгого времени, между -XVI в., в Каире , при мамелюкском дворе, и скомпилировал «1001 ночь». Компилятор, по Лэйну, имел в своем распоряжении арабский перевод «Хезâр-эфсâне», сохранившийся с в. до в своем старинном виде, и взял оттуда заглавие, рамку и, быть может, даже некоторые сказки; пользовался он также и другими сборниками происхождения персидского (ср. повесть о летательном коне) и индийского («Джильâд и Шимâс»), арабскими воинственными романами времен крестоносцев (Царь Омар-Номâн), наставительными (Мудрая дева Таваддода), мнимо-историческими Повестями о Гаруне Аль-Рашиде , специально-историческими арабскими сочинениями (особенно теми, где есть богатый анекдотический элемент), полунаучными арабскими географиями и космографиями (Путешествия Синдбада и космографию Казвиния), устными юмористическими народными побасенками и т. д. Все эти разнородные и разновременные материалы египетский составитель -XVI в. скомпилировал и тщательно обработал; переписчики XVII -XVIII в. внесли в его редакций только несколько изменений.
Воззрение Лэйна считалось в учёном мире общепринятым до 80-х годов XIX в. Правда, и тогда статьи де-Гуе (M. J. de Goeje) закрепляли, с слабыми поправками по вопросу о критериях, старый Лэйновский взгляд на компиляцию «1001 ночи» в мамелюкскую эпоху (после г., по де-Гуе) единоличным составителем, да и новый англ. переводчик (впервые не побоявшийся упрека в скабрезности) Дж. Пэйн не отступил от теории Лэйна; но тогда же, с новыми переводами «1001 ночи», начались и новые исследования. Ещё в г. X. Торренсом (H. Torrens, «Athenaeum», 1839, 622) была приведена цитата из историка XIII в. ибн-Саида (1208-1286), где о некоторых приукрашенных народных рассказах (в Египте) говорится, что они напоминают собой 1001 ночь. Теперь на те же слова и он Саида обратил внимание неподписавшийся автор критики на новые переводы Пэйна и Бёртона (R. F. Burton).
По основательному замечанию автора, многие культурно-исторические намеки и другие данные, на основании которых Лэйн (а за ним Пэйн) отнес составление «1001 ночи» к -XVI в., объясняются как обычная интерполяция новейших переписчиков, а нравы на Востоке не так быстро меняются, чтоб по их описанию можно было безошибочно отличить какой-нибудь век от одного - двух предыдущих: «1001 ночь» могла поэтому быть скомпилирована ещё в XIII в., и недаром цирюльник в «Сказке о горбуне» начертывает гороскоп для 1255 г.; впрочем, в течение двух следующих веков переписчики могли внести в готовую «1001 ночь» новые прибавки. А. Мюллер справедливо заметил, что если по указанию ибн-Саида «1001 ночь» существовала в Египте в XIII в., а к в., по довольно прозрачному указанию Абуль-Махâсына, успела уж получить свои новейшие наращения, то для прочных, правильных суждений о ней необходимо прежде всего выделить эти позднейшие наращения и восстановить, таким образом, ту форму, какую имела «1001 ночь» в XIII в. Для этого нужно сличить все списки «1001 ночи» и отбросить неодинаковые их части как наслоения XIV - в. Обстоятельно такую работу произвели X. Зотенберг и Рич. Бёртон в послесловии к своему переводу, 1886-1888; краткий и содержательный обзор рукописей есть теперь и у Шовена (V. Chauvin) в «Bibliographie arabe», 1900, т. IV; сам Мюллер в своей статье также сделал посильное сличение.
Оказалось, что в разных списках одинакова преимущественно первая часть сборника, но что в ней, пожалуй, вовсе нельзя найти тем египетских; преобладают повести о багдадских Аббасидах (особенно о Гаруне), да ещё есть в небольшом количестве сказки индийско-персидские; отсюда следовал вывод, что в Египет попал уж большой готовый сборник сказок, составившийся в Багдаде , вероятно, в Х в. и сосредоточенный по содержанию вокруг идеализированной личности халифа Гарун Аль-Рашида; сказки эти втиснуты были в рамку неполного арабского перевода «Хезâр-эфсâне», который был сделан в IX в. и ещё при Мас’удии был известен под именем «1001 ночи»; создана она, значит, так, как думал Хаммер - не одним автором сразу, а многими, постепенно, в течение веков, но главный её составной элемент - национальный арабский; персидского мало. На такую же почти точку зрения стал араб А. Сальхâний ; кроме того, основываясь на словах Надима, что араб Джахшиярий (багдадец, вероятно, X в.) тоже взялся за составление сборника «1000 ночей», куда вошли избранные сказки персидские, греческие, арабские и др., Сальхâний высказывает убеждение, что труд Джахшиярия и есть первая арабская редакция «1001 ночи», которая затем, постоянно переписываемая, особенно в Египте, значительно увеличилась в объёме. В том же 1888 г. Нёльдеке указал, что даже историко-психологические основания заставляют в одних сказках «1001 ночи» видеть египетское происхождение, а в других - багдадское.
Гипотеза Эструпа
Как плод основательного знакомства с методами и исследованиями предшественников, появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа . Вероятно, книгой Эструпа пользовался и новейший автор истории араб. литерат. - К. Броккельманн ; во всяком случае, предлагаемые им краткие сообщения о «1001 ночи» близко совпадают с положениями, разработанными у Эструпа. Содержание их следующее:
- нынешнюю свою форму «1001 ночь» получила в Египте , больше всего в первый период владычества мамелюков (с XIII в.).
- Вся ли «Хезâр-эфсâне» вошла в арабскую «1001 ночь» или только избранные её сказки - это вопрос второстепенный. С полной уверенностью можно сказать, что из «Хезâр-эфсâне» взята рамка сборника (Шехрияр и Шехрезада), Рыбак и дух, Хасан Басрийский, Царевич Бадр и царевна Джаухар Самандальская, Ардешир и Хаят-ан-нофуса, Камар-аз-заман и Бодура. Сказки эти по своей поэтичности и психологичности - украшение всей «1001 ночи»; в них причудливо сплетается действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак - тот, что сверхъестественные существа, духи и демоны являются не слепой, стихийной силой, а сознательно питают дружбу или вражду к известным людям.
- Второй элемент «1001 ночи» - тот, который наслоился в Багдаде . В противоположность сказкам персидским багдадские, в семитском духе, отличаются не столько общей занимательностью фабулы и художественной последовательностью в разработке её, сколько талантливостью и остроумием отдельных частей повести или даже отдельных фраз и выражений. По содержанию это, во-первых, городские новеллы с интересной любовной завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex machina, благодетельный халиф ; во-вторых - рассказы, разъясняющие возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и более уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях. Возможно, что в багдадские изводы «1001» ночи входили также, хоть и не в полном виде, Путешествия Синдбада; но Броккельман полагает, что этот роман, отсутствующий во многих рукописях, вписан был в 1001 ночь уж позже,
Столкнувшись с неверностью первой жены, Шахрияр каждый день берет новую жену и казнит её на рассвете следующего дня. Однако этот страшный порядок нарушается, когда он женится на Шахразаде - мудрой дочери своего визиря . Каждую ночь она рассказывает увлекательную историю и прерывает рассказ «на самом интересном месте» - и царь не в силах отказаться услышать окончание истории. Сказки Шахразады могут быть разбиты на три основные группы, которые условно можно назвать сказками героическими, авантюрными и плутовскими.
Героические сказки
К группе героических сказок относятся фантастические повести, вероятно составляющие древнейшее ядро «1001 ночи» и восходящие некоторыми своими чертами к ее персидскому прототипу «Хезар-Эфсане», а также длинные рыцарские романы эпического характера. Стиль этих повестей - торжественный и несколько мрачный; главными действующими лицами в них обычно являются цари и их вельможи. В некоторых сказках этой группы, как например в повести о мудрой деве Такаддул, отчетливо видна дидактическая тенденция. В литературном отношении героические повести обработаны более тщательно, чем другие; обороты народной речи из них изгнаны, стихотворные вставки - по большей части цитаты из классических арабских поэтов - наоборот, обильны. К «придворным» сказкам относятся напр.: «Камар-аз-Заман и Будур», «Ведр-Басим и Джанхар», «Повесть о царе Омаре ибн-ан-Нумане», «Аджиб и Тариб» и некоторые другие.
Авантюрные сказки
Иные настроения находим мы в «авантюрных» новеллах, возникших, вероятно, в торговой и ремесленной среде. Цари и султаны выступают в них не как существа высшего порядка, а как самые обыкновенные люди; излюбленным типом правителя является знаменитый Гарун аль-Рашид , правивший с 786 по 809, то есть значительно раньше, чем приняли свою окончательную форму сказки Шахразады. Упоминания о халифе Гаруне и его столице Багдаде не могут поэтому служить основой для датировки «Ночей». Подлинный Харун-ар-Рашид был очень мало похож на доброго, великодушного государя из «1001 ночи», а сказки, в которых он участвует, судя по их языку, стилю и встречающимся в них бытовым подробностям, могли сложиться только в Египте. По содержанию большинство «авантюрных» сказок - типичные городские фабльо. Это чаще всего любовные истории, героями которых являются богатые купцы, почти всегда обреченные быть пассивными выполнителями хитроумных планов своих возлюбленных. Последним в сказках этого типа обычно принадлежит первенствующая роль - черта, резко отличающая «авантюрные» повести от «героических». Типичными для этой группы сказок являются: «Повесть об Абу-ль-Хасане из Омана», «Абу-ль-Хасан Хорасанец», «Нима и Нуби», «Любящий и любимый», «Аладдин и волшебная лампа».
Плутовские сказки
«Плутовские» сказки натуралистически рисуют жизнь городской бедноты и деклассированных элементов. Героями их обычно являются ловкие мошенники и плуты - как мужчины, так и женщины, напр. бессмертные в арабской сказочной лит-ре Али-Зейбак и Далила-Хитрица. В этих сказках нет и следа почтения к высшим сословиям; наоборот, «плутовские» сказки полны насмешливых выпадов против представителей власти и духовных лиц, - недаром христианские священники и седобородые муллы до наших дней весьма неодобрительно смотрят на всякого, кто держит в руках томик «1001 ночи». Язык «плутовских» повестей близок к разговорному; стихотворных отрывков, малопонятных неискушенным в лит-ре читателям, в них почти нет. Герои плутовских сказок отличаются мужеством и предприимчивостью и представляют разительный контраст с изнеженными гаремной жизнью и бездельем героями «авантюрных» сказок. Кроме рассказов об Али-Зейбаке и Далиле, к плутовским сказкам относятся великолепная повесть о Матуфе- башмачнике, сказка о халифе-рыбаке и рыбаке Халифе, стоящая на грани между рассказами «авантюрного» и «плутовского» типа, и некоторые другие повести.
Издания текста
Неполное калькуттское В. Макнотена (1839-1842), булакское (1835; часто переизд.), бреславльское М. Хабихта и Г. Флейшера (1825-1843), очищенное от скабрезностей бейрутское (1880-1882), ещё более очищенное бейрутское-иезуитское, очень изящное и дешевое (1888-1890). Тексты изданы с рукописей, значительно отличающихся одна от другой, да и не весь ещё рукописный материал издан. Обзор содержания рукописей (старейшая - Галлановская , не позже половины XIV века) см. у Зотенберга, Бёртона, а вкратце - у Шовена («Bibliogr. arabe»).
Переводы
Обложка книги 1001 ночь под редакцией Бёртона
Старейший французский неполный - А. Галлана (1704-1717), который был в свою очередь переведен на все языки; он не буквален и переделан согласно вкусам двора Людовика XIV: научные переизд. - Лоазлера де’Лоншана 1838 г. и Бурдена 1838-1840 г. Он был продолжен Казоттом и Шависом (1784-1793) в том же духе. С 1899 г. издается буквальный (с булакского текста) и не считающийся с европейскими приличиями перевод Ж. Мардрю .
Немецкие переводы делались сперва по Галлану и Казотту; общий свод с некоторыми дополнениями по араб. оригиналу дали Хабихт, Хаген и Шалль (1824-1825; 6-е изд., 1881) и, по-видимому, Кёниг (1869); с араб. - Г. Вейль (1837-1842; 3-е исправл. изд. 1866-1867; 5-е изд. 1889) и, полнее, со всевозможных текстов, М. Хеннинг (в дешевой Рекламовской «Библиот. классиков», 1895-1900); неприличия в нём. перев. удалены.
Английские переводы делались сперва по Галлану и Казотту и получали дополнения по араб. ориг.; лучший из таких перев. - Джонат. Скотта (1811), но последний (6-й) том, перевед. с араб., не повторялся в последующих изданиях. Две трети 1001 ночи с исключением мест неинтересных или грязных с арабск. (по Булак. изд.) перевел В. Лэйн (1839-1841; в 1859 г. вышло испр. изд., перепеч. 1883). Полные англ. перев., вызвавшие много обвинений в безнравственности: Дж. Пэйна (1882-1889), и сделанные по многим редакциям, со всевозможными разъяснениями (историческими, фольклорными, этнографическими и др.) - Рич. Бёртона .
На русском языке еще в XIX в. появились переводы с франц. . Наиболее научн. пер. - Ю. Доппельмайер . Англ. перев. Лэна, «сокращенный вследствие более строгих цензурных условий», перевела на русск. яз. Л. Шелгунова в прилож. к «Живоп. обозр.» (1894): при 1-м томе есть статья В. Чуйко, составленная по де-Гуе. Первый русский перевод с арабского выполнен Михаилом Александровичем Салье ( -) в - .
Прочие переводы см. в вышеупомянутых работах А. Крымского («Юбил. сб. Вс. Миллера») и В. Шовена (т. IV). Успех Галлановой переделки побудил Пети де ла Круа напечатать «Les 1001 jours» . И в популярных, и даже в фольклорных изданиях «1001 день» сливается с «1001 ночью». По словам Пети де ла Круа, его «Les 1001 jours» - перевод персид. сборника «Хезâр-йäк руз», написанного по сюжетам индийских комедий испаганским дервишем Мохлисом около 1675 г.; но можно с полной уверенностью сказать, что такого персид. сборника никогда не существовало и что «Les 1001 jours» составлен самим Пети де ла Круа, неизвестно по каким источникам. Напр., одна из наиболее живых, юмористических его сказок «Папуши Абу-Касыма» отыскивается по-арабски в сборнике «Фамарâт аль-аврâк» ибн-Хыжже.
Другие значения
- 1001 ночь (фильм) по сказкам Шехерезады.
- 1001 ночь (альбом) - музыкальный альбом арабско -американских гитаристов Шахина и Сепехра, г.
- Тысяча и одна ночь (балет) - балет
Жил был царь, звали его Шахрияр. Однажды случилось так, что его жена ему изменила… И вот с этого-то и началась печальная длинною более чем в 1000 и одну ночь.
Шахрияр настолько разгневался, что стал вымещать всю свою злость на остальных . Каждую ночь ему приводили новую жену. Невинную, молодую . Проведя ночь с красавицей, царь казнил ее . Шли годы. И, наверное, персидское царство осталось бы без , но нашлась храбрая дева, которая решилась быть следующей женой Шахрияра.
Шахерезада, согласно сказанию, была не только красива и умна, но и весьма образована, ведь происходила она из семьи одного из визирей Шахрияра.
Хитрость, родившая любовь
Шахерезада решила обхитрить кровожадного царя. Ночью, вместо любовных утех, она начала рассказывать повелителю сказку, а на утро сказка оборвалась на самом интересном моменте.
Шахрияру не терпелось продолжение прелюбопытнейшего , поэтому он не казнил Шахерезаду, а оставил ей жизнь, чтобы услышать продолжение. На следующую ночь Шахерезада явилась еще краше, она неспешно стала рассказывать царю продолжение истории, но к утру и эта оборвалась на самом интересном месте.
Семья визиря, которая в любой момент могла лишиться красавицы-дочери, была в ужасе, но мудрая дева заверила, что в течение 1000 и одной ночи ничего с ней не случится. Почему именно количество? 1000 и одну монету стоила жизнь женщины-рабыни на невольничьем рынке в те времена, во столько же ночей оценила свою жизнь мудрая Шахерезада.
В сказке ложь?
Шахерезада рассказывала повелителю самые разные сказки, часть из которых была настолько правдоподобна, что Шахрияр без труда узнавал в героях собственных придворных, себя и торговцев с медины, куда просто вынужден был ходить, заинтригованный красавицы.
Рассказы Шахерезады были настолько интересные и необычные, настолько фантастические и увлекательные, что царь слушал ее аж целых тысячу и одну ночь! Представляете, почти два года супруга рассказывала Шахрияру сказки по ночам.
Так чем же все это закончилось? Думаете, однажды она рассказала неинтересную историю, и царь казнил ее? Отнюдь! За многие месяцы встреч с красоткой царь искренне полюбил ее, к тому же назидательные поучительные истории Шахерезады дали понять государю, что нельзя убивать невинных девушек только потому, что его жена оказалась ему неверна, ведь остальные в этом не виноваты.
Сказки Шахерезады были историями, где был смысл, где говорилось о добре и зле, о том, что есть правда, а что ложь. Может, злость Шахрияра так и жила бы в нем, если бы не встретилась ему Шахерезада, которая своей мудростью, красотою и терпением подарила правителю новую
Тысяча и одна ночь
Предисловие
Без малого два с половиной столетия прошло с тех пор, как Европа впервые познакомилась с арабскими сказками «Тысячи и одной ночи» в вольном и далеко не полном французском переводе Галлана, но и теперь они пользуются неизменной любовью читателей. Течение времени не отразилось на популярности повестей Шахразады; наряду с бесчисленными перепечатками и вторичными переводами с издания Галлана вплоть до наших дней вновь и вновь появляются публикации «Ночей» на многих языках мира в переводе прямо с оригинала. Велико было влияние «Тысячи и одной ночи» на творчество различных писателей – Монтескьё, Виланда, Гауфа, Теннисона, Диккенса. Восхищался арабскими сказками и Пушкин. Впервые познакомившись с некоторыми из них в вольном переложении Сенковского, он заинтересовался ими настолько, что приобрёл одно из изданий перевода Галлана, которое сохранилось в его библиотеке.
Трудно сказать, что больше привлекает в сказках «Тысячи и одной ночи» – занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей – живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок. Речь героев лучших сказок «Ночей» ярко индивидуальна, у каждого из них свой стиль и лексика, характерные для той социальной среды, из которой они вышли.
Что же такое «Книга тысячи и одной ночи», как и когда она создавалась, где родились сказки Шахразады?
«Тысяча и одна ночь» не есть произведение отдельного автора или составителя, – коллективным творцом является весь арабский народ. В том виде, в каком мы её теперь знаем, «Тысяча и одна ночь» – собрание сказок на арабском языке, объединённых обрамляющим рассказом о жестоком царе Шахрияре, который каждый вечер брал себе новую жену и на утро убивал её. История возникновения «Тысячи и одной ночи» до сих пор далеко не выяснена; истоки её теряются в глубине веков.
Первые письменные сведения об арабском собрании сказок, обрамлённых повестью о Шахрияре и Шахразаде и называвшемся «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», мы находим в сочинениях багдадских писателей X века – историка аль-Масуди и библиографа аи-Надима, которые говорят о нем, как о давно и хорошо известном произведении. Уже в те времена сведения о происхождении этой книги были довольно смутны и её считали переводом персидского собрания сказок «Хезар-Эфсане» («Тысяча повестей»), будто бы составленного для Хумаи, дочери иранского царя Ардешира (IV век до н. э). Содержание и характер арабского сборника, о котором упоминают Масуди и анНадим, нам неизвестны, так как он не дошёл до наших дней.
Свидетельство названных писателей о существовании в их время арабской книги сказок «Тысячи и одной ночи» подтверждается наличием отрывка из этой книги, относящегося к IX веку. В дальнейшем литературная эволюция сборника продолжалась вплоть до XIV-XV веков. В удобную рамку сборника вкладывались все новые и новые сказки разных жанров и разного социального происхождения. О процессе создания таких сказочных сводов мы можем судить по сообщению того же анНадима, который рассказывает, что старший его современник, некий Абд-Аллах аль-Джахшияри – личность, кстати сказать, вполне реальная – задумал составить книгу из тысячи сказок «арабов, персов, греков и других народов», по одной на ночь, объёмом каждая листов в пятьдесят, но умер, успев набрать только четыреста восемьдесят повестей. Материал он брал главным образом от профессионалов-сказочников, которых сзывал со всех концов халифата, а также из письменных источников.
Сборник аль-Джахшияри до нас не дошёл, не сохранились также и другие сказочные своды, называвшиеся «Тысяча и одна ночь», о которых скупо упоминают средневековые арабские писатели. По составу эти собрания сказок, по-видимому, отличались друг от друга, общим у них было лишь заглавие и сказкарамка.
В ходе создания таких сборников можно наметить несколько последовательных этапов.
Первыми поставщиками материала для них были профессиональные народные сказители, рассказы которых первоначально записывались под диктовку с почти стенографической точностью, без всякой литературной обработки. Большое количество таких рассказов на арабском языке, записанных еврейскими буквами, хранится в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде; древнейшие списки относятся к XI-XII векам. В дальнейшем эти записи поступали к книготорговцам, которые подвергали текст сказки некоторой литературной обработке. Каждая сказка рассматривалась на этой стадии не как составная часть сборника, а в качестве совершенно самостоятельного произведения; поэтому в дошедших до нас первоначальных вариантах сказок, включённых впоследствии в «Книгу тысячи и одной ночи», разделение на ночи ещё отсутствует. Разбивка текста сказок происходила на последнем этапе их обработки, когда они попадали в руки компилятора, составлявшего очередной сборник «Тысячи и одной ночи». При отсутствии материала на нужное количество «ночей» составитель пополнял его из письменных источников, заимствуя оттуда не только мелкие рассказы и анекдоты, но и длинные рыцарские романы.
Последним таким компилятором был и тот неизвестный по имени учёный шейх, который составил в XVIII веке в Египте наиболее позднее по времени собрание сказок «Тысячи и одной ночи». Самую значительную литературную обработку получили сказки также в Египте, двумя или тремя столетиями раньше. Эта редакция XIV-XVI веков «Книги тысяча и одной ночи», обычно называемая «египетской», – единственная, сохранившаяся до наших дней – представлена в большинстве печатных изданий, а также почти во всех известных нам рукописях «Ночей» и служит конкретным материалом для изучения сказок Шахразады.
От предшествующих, возможно, более ранних сводов «Книги тысячи и одной ночи» сохранились лишь одиночные сказки, не входящие и «египетскую» редакцию и представленные в немногих рукописях отдельных томов «Ночей» или существующие в виде самостоятельных рассказов, имеющих, однако, – разделение на ночи. К числу таких рассказов относятся наиболее популярные у европейских читателей сказки: «Аладдин и волшебная лампа», «Али Баба и сорок разбойников» и некоторые другие; арабский оригинал этих сказок имелся в распоряжении первого переводчика «Тысячи и одной ночи» Галлана, по переводу которого они и стали известны в Европе.
При исследовании «Тысячи и одной ночи» каждую сказку надлежит рассматривать особо, так как органической связи между ними нет, и они до включения в сборник долгое время существовали самостоятельно. Попытки объединить некоторые из них в группы по месту их предполагаемого происхождения – из Индии, Ирана или Багдада – недостаточно обоснованы. Сюжеты рассказов Шахразады сложились из отдельных элементов, которые могли проникнуть на арабскую почву из Ирана или Индии независимо один от другого; на своей новой родине они обросли чисто туземными наслоениями и издревле стали достоянием арабского фольклора. Так, например, случилось с обрамляющей сказкой: придя к арабам из Индии через Иран, она утратила в устах сказочников многие первоначальные черты.
Более целесообразным, нежели попытку группировать, скажем, по географическому принципу, следует считать принцип объединения их, хотя бы условно, в группы по времени создания или же по принадлежности к социальной среде, где они бытовали. К древнейшим, самым устойчивым сказкам сборника,
Тысяча и одна ночь
Предисловие
Без малого два с половиной столетия прошло с тех пор, как Европа впервые познакомилась с арабскими сказками «Тысячи и одной ночи» в вольном и далеко не полном французском переводе Галлана, но и теперь они пользуются неизменной любовью читателей. Течение времени не отразилось на популярности повестей Шахразады; наряду с бесчисленными перепечатками и вторичными переводами с издания Галлана вплоть до наших дней вновь и вновь появляются публикации «Ночей» на многих языках мира в переводе прямо с оригинала. Велико было влияние «Тысячи и одной ночи» на творчество различных писателей – Монтескьё, Виланда, Гауфа, Теннисона, Диккенса. Восхищался арабскими сказками и Пушкин. Впервые познакомившись с некоторыми из них в вольном переложении Сенковского, он заинтересовался ими настолько, что приобрёл одно из изданий перевода Галлана, которое сохранилось в его библиотеке.
Трудно сказать, что больше привлекает в сказках «Тысячи и одной ночи» – занимательность сюжета, причудливое сплетение фантастического и реального, яркие картины городской жизни средневекового арабского Востока, увлекательные описания удивительных стран или живость и глубина переживаний героев сказок, психологическая оправданность ситуаций, ясная, определённая мораль. Великолепен язык многих повестей – живой, образный, сочный, чуждый обиняков и недомолвок. Речь героев лучших сказок «Ночей» ярко индивидуальна, у каждого из них свой стиль и лексика, характерные для той социальной среды, из которой они вышли.
Что же такое «Книга тысячи и одной ночи», как и когда она создавалась, где родились сказки Шахразады?
«Тысяча и одна ночь» не есть произведение отдельного автора или составителя, – коллективным творцом является весь арабский народ. В том виде, в каком мы её теперь знаем, «Тысяча и одна ночь» – собрание сказок на арабском языке, объединённых обрамляющим рассказом о жестоком царе Шахрияре, который каждый вечер брал себе новую жену и на утро убивал её. История возникновения «Тысячи и одной ночи» до сих пор далеко не выяснена; истоки её теряются в глубине веков.
Первые письменные сведения об арабском собрании сказок, обрамлённых повестью о Шахрияре и Шахразаде и называвшемся «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», мы находим в сочинениях багдадских писателей X века – историка аль-Масуди и библиографа аи-Надима, которые говорят о нем, как о давно и хорошо известном произведении. Уже в те времена сведения о происхождении этой книги были довольно смутны и её считали переводом персидского собрания сказок «Хезар-Эфсане» («Тысяча повестей»), будто бы составленного для Хумаи, дочери иранского царя Ардешира (IV век до н. э). Содержание и характер арабского сборника, о котором упоминают Масуди и анНадим, нам неизвестны, так как он не дошёл до наших дней.
Свидетельство названных писателей о существовании в их время арабской книги сказок «Тысячи и одной ночи» подтверждается наличием отрывка из этой книги, относящегося к IX веку. В дальнейшем литературная эволюция сборника продолжалась вплоть до XIV-XV веков. В удобную рамку сборника вкладывались все новые и новые сказки разных жанров и разного социального происхождения. О процессе создания таких сказочных сводов мы можем судить по сообщению того же анНадима, который рассказывает, что старший его современник, некий Абд-Аллах аль-Джахшияри – личность, кстати сказать, вполне реальная – задумал составить книгу из тысячи сказок «арабов, персов, греков и других народов», по одной на ночь, объёмом каждая листов в пятьдесят, но умер, успев набрать только четыреста восемьдесят повестей. Материал он брал главным образом от профессионалов-сказочников, которых сзывал со всех концов халифата, а также из письменных источников.
Сборник аль-Джахшияри до нас не дошёл, не сохранились также и другие сказочные своды, называвшиеся «Тысяча и одна ночь», о которых скупо упоминают средневековые арабские писатели. По составу эти собрания сказок, по-видимому, отличались друг от друга, общим у них было лишь заглавие и сказкарамка.
В ходе создания таких сборников можно наметить несколько последовательных этапов.
Первыми поставщиками материала для них были профессиональные народные сказители, рассказы которых первоначально записывались под диктовку с почти стенографической точностью, без всякой литературной обработки. Большое количество таких рассказов на арабском языке, записанных еврейскими буквами, хранится в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде; древнейшие списки относятся к XI-XII векам. В дальнейшем эти записи поступали к книготорговцам, которые подвергали текст сказки некоторой литературной обработке. Каждая сказка рассматривалась на этой стадии не как составная часть сборника, а в качестве совершенно самостоятельного произведения; поэтому в дошедших до нас первоначальных вариантах сказок, включённых впоследствии в «Книгу тысячи и одной ночи», разделение на ночи ещё отсутствует. Разбивка текста сказок происходила на последнем этапе их обработки, когда они попадали в руки компилятора, составлявшего очередной сборник «Тысячи и одной ночи». При отсутствии материала на нужное количество «ночей» составитель пополнял его из письменных источников, заимствуя оттуда не только мелкие рассказы и анекдоты, но и длинные рыцарские романы.
Последним таким компилятором был и тот неизвестный по имени учёный шейх, который составил в XVIII веке в Египте наиболее позднее по времени собрание сказок «Тысячи и одной ночи». Самую значительную литературную обработку получили сказки также в Египте, двумя или тремя столетиями раньше. Эта редакция XIV-XVI веков «Книги тысяча и одной ночи», обычно называемая «египетской», – единственная, сохранившаяся до наших дней – представлена в большинстве печатных изданий, а также почти во всех известных нам рукописях «Ночей» и служит конкретным материалом для изучения сказок Шахразады.
