480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников
240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья
Дмитровская Мария Алексеевна. Язык и миросозерцание А. Платонова: Дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.01 Москва, 1999 292 с. РГБ ОД, 71:00-10/203-6
Введение
Глава I. ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В КАРТИНЕ МИРА А.ПЛАТОНОВА 9
1. Языковые средства, отражающие моделирование мифопоэтического пространства по вертикали и горизонтали 9
2. Семантика пространственной границы 16
3. Локус Чевенгура 26
4. Языковые средства моделирования ньютоновского пространства 33
5. Взаимодействие концептов места и пространства 47
6. Концепт времени: циклическое время у А. Платонова 54
7. Время жизни, история, судьба (А. Платонов, О. Шпенглер, А. Бергсон) 69
Глава II. МАКРОКОСМ И МИКРОКОСМ В КАРТИНЕ МИРА А.ПЛАТОНОВА 86
1. Огонь 88
2. Воздух 95
4. Земля. 115
5. Образная параллель «человек-дерево» 131
6. Вещество 143
7. Сила. Жизнь 152 .
Глава III. АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ КОНЦЕПТЫ 166
1. «Любовь» и «ненависть» как характеристики взаимоотношений человека и природы в творчестве раннего А. Платонова 166
2. Человек и природа: язык и молчание 175
3. Эволюция концептов «истина» и «смысл» 180
4. Концепт пустоты: особенности человеческого сознания 188
5. Тоска и скука 195
ПРИЛОЖЕНИЯ К ГЛАВЕ III 204
Приложение I. Концепт тела в романе «Чевенгур» 204
Приложение II. Концепт сознания в романе «Чевенгур» 211
Приложение III. Концепт души (сознания) в романе «Счастливая Москва» 219
Заключение 237
Примечания 245
Список сокращений названий произведений А.Платонова и источников цитирования 267
Список сокращений словарей 271
Список использованной литературы 272
Введение к работе
Необычность языка Андрея Платонова - первое, что бросается в глаза при чтении его произведений. В «Логико-философском трактате» Л.Витгенштейн указывал на то, что чувствование мира не может быть сформулировано и выражено словесно: «оно показывает себя» [Витгенштейн 1958, 6.522]. У Платонова чувст- , вование мира показывает себя не с помощью языка, а через язык, через его непра- I- вильности и отклонения от нормы. Платонов нуждался в особом языке, которым только и могла быть передана концептуальная нагруженность его слова. Ю.И.Левин отмечал в отношении повести Платонова «Котлован», что «аномальность авторской речи<...> обусловлена, среди прочего, <...> недоверием к „официальному" (нормированному) языку (включая всю русскую литературную традицию) как приблизительному, неточному, ложному...» [Левин 1998, 404]. Это можно сказать и о языке Платонова в целом. Вместе с тем в произведениях Платонова достаточно много фрагментов, укладывающихся в языковую норму [Чернухина 1993, 101 -102]. Но и в этих случаях семантика платоновского слова часто приобретает особую значимость, что характерно для языка художественной литературы.
Несмотря на то, что язык Платонова в целом значительно отличается от обычного, мы не испытываем затруднений при его восприятии. Это происходит (в числе прочих причин) потому, что он строится на выведении на поверхность тех смыслов, которые в скрытом виде присутствуют в языке, но не осознаются нами или в силу неполной их проявленности, или в силу «данности», «стертости» языка. Язык Платонова архетипичен, он воздействует на самые глубины нашего существа: дух человека приходит в состояние напряжения, получив возможность соприкоснуться с прародиной языка. Один из первых исследователей языка Платонова Л.Я.Боровой отмечал: «Слова Платонова - общеизвестные. По самому главному внутреннему движению его творчества ему необходимы именно такие слова. Он умеет „только" разворошить эти уже спекшиеся слова, зачислить их в новый ряд, выгнуть и наклонить их так, чтобы возникла новая интонация и открылась их „высшая жизнь"» [Боровой 1966, 181 -182]. «Неправильный» язык Платонова - это позиция Платонова «в пользу „естественного" человека,- своего рода Адама, впервые называющего вещи и явления» [Левин 1998, 404]. Описывая сложности рождения слов у своих героев, Платонов одновременно говорит и о себе самом [Бочаров 1994, 25 и след.; Вознесенская, Дмитровская 1993]. Однако впечатление о «первичном рождении» мысли Платонова из хаоса неверно: его мысль является выводом из опыта жизни и страдания [Шубин 1987, 251]. Многими платоновове-дами поднимался вопрос о соотношении голоса автора и героев в произведениях А. Платонова. Сказовые формы встречаются только у раннего Платонова. Со второй половины 20-х годов писатель находит свой собственный авторский голос. Несмотря на наличие «плавающей» точки зрения [Толстая-Сегал 1994b, 100 ; Бочаров 1994, 40], в текстах Платонова постоянно происходит выражение авторских взглядов, которые можно охарактеризовать как метафизические и которые отра-
жены на языковом уровне. Л. Боровой отмечал, что в речи писателя интонация и лексика его героев «преображается чисто по-платоновски» [Боровой 1966, 208].
М.Бахтин писал: «Всякий истинно творческий текст всегда есть в какой-то мере свободное и не предопределенное эмпирической необходимостью откровение личности. Поэтому он (в своем свободном ядре) не допускает ни каузального объяснения, ни научного предвидения. Но это, конечно, не исключает внутренней необходимости, внутренней логики свободного ядра текста (без этого он не мог бы быть понят, признан и действен)» [Бахтин 1979, 285]. Языковой подход является чрезвычайно продуктивным для поиска констант, «идеологем», составляющих ядро платоновских текстов [Е. Толстая-Сегал 1978, 169; 1994а, 48; 1994b, 103].
В современном платонововедении явственно ощущается перевес собственно литературоведческих работ (работы С. Бочарова, В. Васильева, В.Вьюгина, X. Гюнтера, Н. Корниенко, Е. Колесниковой, Т. Лангерака, М.Любушкиной (Кох), Н. Малыгиной, Э. Маркштайн, Э. Наймана, Н.Полтавцевой, В. Свительского, С. Семеновой, Е. Толстой-Сегал, В. Чалмаева, Л. Шубина, А. Харитонова, Е. Ябло-кова и др.) над исследованиями языка и стиля писателя. Немалую роль в этом сыграло то, что в России только с конца 80-х годов была начата публикация основных произведений писателя, где особенности его языка проявлены наиболее ярко. В числе отечественных и зарубежных исследователей языка Платонова надо назвать Л.Борового, Е. Толстую-Сегал, М. Шимонюк, Т. Сейфрида, Н. Кожевникову, Ю. Левина, И. Кобозеву, Н. Лауфер, В. Заику, М. Вознесенскую, Д. Колесову, Т. Рад-биля и др. В работах этих ученых были отмечены и проанализированы такие особенности языка Платонова, как нарушение обычной сочетаемости слов, отклонение от норм грамматического управления, аналитизм, колебания между полюсами конкретного и абстрактного и др. Наиболее полно эти и ряд других приемов описаны в работах Ю. Левина , И. М. Кобозевой и Н. И. Лауфер и М. Шимонюк . Был также подвергнут рассмотрению ряд ключевых слов-понятий 1 .
В настоящей работе ставится задача на основе анализа языка А.Платонова изучить особенности его миросозерцания и представить их в виде набора центральных концептов. Основное внимание уделяется произведениям зрелого периода творчества (начиная с конца 20-х годов). Для прояснения эволюции ряда понятий рассматривается также ранний период творчества писателя, который у Платонова неоднозначен: публицистика и часть стихов выдержаны в духе революционных идей переустройства мира, характерных для литературы начала 20-х годов, в то время как многие ранние рассказы несут в себе, как в зародыше, идеи, которые будут развиты Платоновым дальше [Яблоков 1992].
Целью исследования является изучение языковой реализации следующих концептуализированных областей: пространства и времени, макрокосма и микрокосма, антропологических концептов. Пространство и время играют основополагающую роль в восприятии мира человеком и тесно связаны с выяснением места человека в мире. Их изучение открывает путь к пониманию «идеи жизни», которая глубоко волновала Платонова [Миндлин 1968, 425]. Сравнительное рассмотрение
языковых средств описания макро- и микрокосма (в рамках четырех природных стихий, а также концептов вещества, силы, жизни и образной параллели «человек-дерево») позволяет говорить о тождестве строения человека и мира, в то время как антропологические концепты («истина», «смысл», «сознание», «пустота», «тоска», «тело» и др.), значимые для понимания картины мира писателя, возникают вследствие понимания трагической оторванности человека от природы. Особую значимость «платоновских философических слов-понятий, заключающих в себе „идею жизни"», С.Бочаров назвал «платонизмом» Платонова [Бочаров 1994, 11]. Философская глубина взглядов Платонова мотивирована не только его «народным любомудрием», но и знанием науки и техники, а также увлечением русской и зарубежной философией. Об этом свидетельствуют его ранняя публицистика, записные книжки и художественные произведения. Платонов был знаком с произведениями античных философов, «русских космистов», Н. Федорова, А. Богданова, Л. Карсавина, Ф. Ницше, О. Вейнингера, О. Шпенглера, А. Бергсона и др. 2
Новизна исследования заключается в том, что в нем делается упор на детальный анализ способов языковой манифестации соответствующих понятийных структур. Предпринимаемое исследование должно представить целостную картину мировоззрения Платонова и продемонстрировать эффективность языкового подхода к его изучению. Изучая язык писателя, мы тем самым постигаем его картину мира. Мысль о важности языка для формирования мировидения была высказана еще в XIX веке В. фон Гумбольдтом: «...в каждом языке заложено самобытное миросозерцание. <...> Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять в себя и переработать мир вещей» [Гумбольдт 1984, 80]. В XX веке идея языковой картины мира была развита в работах Л. Вайсгербера. Он отмечал, что особенности картины мира коренятся «в исторической взаимосвязи народа и его языка» [Вайсгербер 1993, 1 ІЗ] 3 . Поскольку язык каждого настоящего художника слова индивидуален, то можно говорить о картине мира того или иного автора. Под картиной мира понимается система взглядов и представлений о мире.
Материалом для исследования послужил практически весь корпус опубликованных произведений писателя, включая стихи и публицистику, а также рассказы, романы и пьесы.
В работе применялись следующие методы: концептуальный, сравнительный, статистический, этимологический, метод компонентного анализа. Изучение понятийных структур строилось на рассмотрении особенностей языка Платонова в сравнении с нормативным языком. Для выявления возможных источников влияния использовался интертекстуальный метод. Широко применялась компьютерная обработка текстов писателя.
С целью изучения художественных концептов Платонова был произведен отбор ключевых слов и формирующихся вокруг них тематических групп слов. Ключевые слова обладают особой понятийной нагруженностью. На важность анализа подобных слов при изучении художественного мира писателя впервые обратил внимание А. Белый [Белый 1983, 551]. Этот подход получил достаточно широкое
распространение в современных исследованиях. Л.А.Новиков отмечает: «Современный анализ языка художественной литературы характеризуется детер-минантным подходом, поиском ведущих, доминантных речевых средств, позволяющих выделить главные, „ключевые" слова, семантические текстовые поля и т.п., организующие целостное единство художественного текста в его эстетическом восприятии» [Новиков 1988, ЗІ]. В доведенном до логического конца виде этот подход требует составления частотных тезаурусов языка писателя для изучения его художественного мира. М. Л. Гаспаров выделяет два типа тезауруса - по сходству (формальный) и по смежности (функциональный) [Гаспаров 1988, 125-126]. В реальности, однако, составление полного тезауруса является очень трудоемкой работой и осуществляется чаще всего в отношении текстов небольшого объема. Задача изучения текста большого объема или же одновременно большого количества текстов требует предварительного выделения понятийных областей, которые представляют ценность для исследования.
Исследование ключевых, доминантных слов, через которые раскрывается художественный мир писателя, смыкается в современной лингвистике с концептуальным анализом, где предметом анализа являются слова как выразители концептов (понятий) - особых «ментальных образований» [Степанов 1997, 40] 4 . Различие между семантическим и концептуальным анализом состоит в том, что «семантический анализ связан с разъяснением слова, концептуальный анализ - идет к знаниям о мире» [Кубрякова 1991, 85]. Исследователи особо отмечают важность концептуального анализа слов, составляющих духовные особенности народа. Ю. С. Степанов пишет: «Концепт - это как бы сгусток культуры в сознании человека. И, с другой стороны, концепт - это то, посредством чего человек - рядовой, обычный человек <...> - сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее» [Степанов 1997, 40]. Показательно, что современные исследователи наряду с термином «языковая картина мира» используют также термин «концептуальная картина мира». Ю. Н. Караулов считает, что элементами концептуальной картины мира являются «константы сознания» [Караулов 1988, 267, 277].
В рамках концептуального подхода могут анализироваться понятия той или иной национальной культуры, концепты народной культуры, а также концепты, характеризующие художественный мир писателя (поэта). Последние С. А. Асколь-дов (1928) называет «художественными концептами» [Аскольдов 1997, 274 и след.]. Между концептами разных видов не существует непроходимого различия: Д. С. Лихачев отмечает особую роль художников слова в создании концептосферы национального языка [Лихачев 1977, 283]. В то же время концептуальная нагружен-ность ключевых слов у писателя (поэта) обладает своей спецификой, которая и определяет в конечном итоге особенности его художественного мира.
На защиту выносятся следующие положения:
Изучение языка Платонова является плодотворным для реконструкции его миросозерцания, представленного в виде набора центральных концептов.
Специфика языка Платонова определяется задачей актуализации у слов смыслов, часто связанных с философским и мифологическим содержанием.
3. Неправильности и отклонения от нормы, характерные для языка Платонова,
служат средством усиления значимости тех или иных концептов, чего писатель не
мог достичь средствами обычного, нормативного языка.
Ряду рассматриваемых концептов свойственна внутренняя противоречивость, что отражает сложность миросозерцания писателя. Языковые средства, используемые Платоновым для подчеркивания различных сторон концептов, отличаются друг от друга.
Платонову свойственно архаизировать язык для выражения мифопоэтиче-ских сторон содержания ряда концептов.
С этой же целью Платонов использует образные параллели, восходящие к мифопоэтической сфере.
Язык Платонова отражает сложный сплав мифопоэтических, новейших физических, утопических, антропологических воззрений, которые характерны для миросозерцания писателя.
Научная и практическая значимость исследования состоит в том, что его результаты могут быть применены при разработке новых направлений в платоново-ведении, в частности, в составлении словаря языка писателя, а также отражены в спецкурсах и спецсеминарах по творчеству А.Платонова.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, списка сокращений названий произведений А.Платонова, списка сокращений словарей и списка литературы. III глава содержит три приложения, где с более широких позиций рассмотрены концепты тела и пространства в романах «Чевенгур» и «Счастливая Москва».
Языковые средства, отражающие моделирование мифопоэтического пространства по вертикали и горизонтали
В произведениях А.Платонова нашла свое отражение совокупность различных, зачастую взаимоисключающих представлений о пространстве. Сюда относятся ньютоновское представление о бесконечном пустом пространстве и диаметрально противоположный комплекс мифопоэтических пространственных представлений. Для этих последних значимо понятие о центре, вокруг которого организовано кольцеобразное, расширяющееся пространство.
Анализируя структуру мифопоэтического универсума, В.Н.Топоров отметил, что «высшей ценностью (максимумом сакральности) обладает та точка в пространстве и времени, где и когда совершился акт творения, т.е. центр мира, место, где проходит мировая ось» [Топоров 1982, 14-15]. Центр может быть отмечен пупом земли, мировым деревом или же его функциональными разновидностями - крестом, горой, столбом, камнем, церковью, человеком-великаном. Мировое дерево осуществляет структурирование пространства не только по горизонтали, но и по вертикали (с выделением верхнего, среднего и нижнего мира). В традициях многих народов одинокое, отдельно стоящее дерево является объектом культового почитания1.
Рассмотрение мифопоэтических представлений о пространстве у А.Платонова мы начнем с анализа языковых средств отражения мифологемы мирового дерева и ее трансформаций2. Здесь в первую очередь нужно отметить широкое распространение образа одинокого дерева у писателя. Отдельность, уникальность дерева повышает его онтологический статус. Важность одинокого дерева у писателя подчеркнута лексемами одинокое, одно, единственное, в одиночку: «На дворе стояло одно дерево - лоза» (ЭТ 353); «На пространстве лагеря росло одно дерево» (MB 67); «старое дерево росло на нем одно среди светлой погоды» (К 170); «под кущей закоптевшего единственного дерева» (Впрок 114); «одинокая старая яблоня» (Д 570); «растет одинокое дерево где-то» (Т 77); «росло одинокое старое дерево» (ДР 86); «ему [Чагатаеву] пришлось... надломить одно небольшое дерево мягкой породы, росшее в одиночку среди каменистого ущелья» (Д 626); «дошел до одинокого ствола обгорелой, погибшей сосны» (ВСЗС 105); «[молния] убила одинокое дерево» (ИГ 173); «одинокое дерево наклонилось над ним [оврагом] безветренными ветвями» (К черн 101). Иногда единственность дерева не маркируется лексически, но может быть подчеркнута рематическим выделением, ср.: «Росло дерево где-то на поляне, в окрестностях родины, освещенное июньским полуденным солнцем» (СЖ 448); «...Вощев... увидел дерево на глинистом бугре» (К 170); «Желтый свет позднего солнца осветил старое осеннее дерево» (ЖС 254); «Снаружи росло дерево; теперь его было видно в свете зари» (СМ 38). Мифологично описание чинары в повести «Такыр»: «Персиянка поглядела на старинную чинару - семь больших стволов разрасталось из нее и еще одна слабая ветвь: семь братьев и одна сестра» (Т 74)3. Значимо, что с описания одинокого дерева начинаются рассказы «Дерево родины»4, «Свет жизни» и «Железная старуха»; одинокое дерево упоминается в зачине рассказа «Глиняный дом в уездном саду» и повести «Джан».
Э.Церен, возводящий образ мирового древа к лунарным и солярным мифам, где за дерево принимается Млечный Путь [Церен 1976, 153-200; см. также: Власов 1993, 108-110, 136], отмечает, что к тому же источнику может быть возведен и образ двух деревьев (встречающийся, например, в египетской «Книге мертвых»), ибо в определенные периоды Млечный Путь предстает глазам наблюдателя как раздваивающееся дерево - с двумя ветвями [Церен 1976, 121-122] (ср. также в этой связи представление у многих народов Полярной звезды в качестве «Мирового Столпа» [Элиаде 1987, 146-147]). У А.Платонова во фрагменте, который Н.В.Корниенко определяет как наброски экспозиции романа «Путешествие из Ленинграда в Москву в 1937 году» [«Предисловие»], есть наглядное подтверждение тому, что в восприятии писателя Млечный Путь сопрягался с деревом (ветвью дерева):
«Лишь в Млечном Пути он [Никодим] был уверен, - не во всем Млечном Пути, а в отростке из него, который выходил в сторону и кончался во тьме или уходил дальше тьмы...; если весь Млечный Путь походил на толстый прут или обруч, окружающий все звезды и землю, чтобы никто никуда не ушел, то оборвавшаяся, слепая ветвь из него была дорогой бежавшего. ... Всякий раз, когда небо было звездное, он подолгу смотрел из тюремного окна на Млечный Путь и на его одинокую ветвь...» (Пред 150).
В рассказе «Лунная бомба» мы сталкиваемся с символическим значением двух столбов, которое тоже можно свести к небесной символике. Находясь под воздействием электромагнитных волн, возбуждающих бесконтрольные мысли, Крейцкопф думает «о двух явственных субъектах, ожидающих... на суровом бугре, где гнилых два столба, а на них замерзшее молоко» (ЛБ 28). Здесь, очевидно, нашло свое отражение представление о существовании двух небесных деревьев - ветвей Млечного Пути. В пользу этого говорит то, что в предпоследнем сообщении во время межзвездного путешествия Крейцкопф уже прямо называет Млечный Путь, который по мере приближения героя к Луне из «замерзшего молока» на столбах превращается в «поперечный синий поток» (ЛБ 28). Видение Крейцкопфа обнаруживает близость к мифологической картине неба в египетском храме Дендера, на потолке которого изображены два дерева Ишед, растущие на вершинах гор, между которыми восходит солнце [Церен 1976, 122]. С другой стороны, упоминание Крейцкопфа о двух столбах одновременно с упоминанием о двух субъектах можно рассматривать как своеобразное предвосхищение темы двойственности человеческого сознания, которая займет важное место в творчестве зрелого Платонова (подробнее см. гл. III. приложения II, III). В.Н.Топоров соотносит частый в мифологии образ двух (спаренных) деревьев с идеей плодородия [Топоров 1991b, 397]. В произведениях А.Платонова тоже встречаются номинации, относящиеся к двум деревьям, ср.: «Две ракиты росли у той дороги» (ПНП 181); «В саду росло всего деревьев сорок - яблони, груши и два клена» (ЯС 427). В последнем примере указание на два клена в саду явно корреспондирует с подробным описанием сада, в котором есть один клен, в рассказе «Глиняный дом в уездном саду». Из разновидностей одиночных и двойных деревьев у Платонова встречаются сосна (Уля; ВСЗС; ММ), дуб (РОМИВ, СЖИР), клен (ГДВУС; ЖС; ЯС), лоза (ЭТ), ракита (ТР; ПНП), тополь (А), яблоня (Д; Впрок), чинара (Т), ветла (ИГ), верба (ЖД). В мифологии и фольклоре многие из этих деревьев могут выступать в роли мирового дерева5. Существенно, однако, что у Платонова дерево часто представлено обобщенно (просто как дерево), без указания на разновидность. Это сопрягается с обобщенными мифологическими и библейскими представлениями о дереве6. Тенденции к высокой степени обобщенности соответствует у Платонова и употребление номинаций деревянное растение (MB 61), твердые растения (Ч 300) и даже просто растения (СЧ 144) вместо слов дерево/деревья.
Огонь
Огонь - одна из четырех стихий мироздания. Огонь, согревающий все на земле, соответствует главным образом солнцу - источнику тепла на небе. Взаимосвязь огня с небесным светилом отмечается в мифопоэтической традиции. Так, в некоторых мифах происхождение огня напрямую связывалось с солнцем: «люди отбили от него кусочек и так получили огонь» [Токарев 1992, 239]. Представления о небесном светиле получили развитие в солярных мифах, где солнце включается в пантеон в качестве главного божества. Примером может служить египетская мифология, в которой выработалось представление о солнце как единственном царе вселенной [Анисимов 1991, 461].
Тесная связь понятия небесного света и огня выразилось в мифе о родстве этих стихий. А.Н.Афанасьев пишет: «Подмечая различные проявления тепла и света, анализируя их, ум человеческий должен был раздробить блестящее, светлое небо и присущие ему атрибуты на отдельные божественные силы» [Афанасьев 1994,1, 64]. У славян верховным владыкой вселенной считался отец Неба - Сварог, сыном которого являлся Дажьбог, Солнце-царь [Там же, 65]. Другим сыном Сварога был огонь (молния и порождаемый им земной огонь), которого называли Сварожичем [Там же, 65, 193]. Культ огня у древних славян соответствует культу Агни в индийской традиции.
В творчестве Платонова ощутима связь солнца со стихией огня. Это достигается, в частности, за счет сочетаемости слова солнце с глаголом гореть, который употребляется обычно со словом огонь, ср.: «Каждый день горело солнце на небе...» (Т 78); «Солнце горело высоко и обильно...» (Д 601); «С беспрерывной силой горел солнечный центр в мусорной пустоте пространства» (MB 65); «солнце... сияло горящим золотом» (СЧ 144). Это же относится и к сочетаемости с глаголами погаснуть, угаснуть, потухнуть, ср.: «еще не погасло солнце на небе» (РП 132); «солнце угасло» (УМ 368). В романе «Чевенгур» луна сравнивается с «потухшим солнцем» (Ч 507). Связь солнца и огня может быть заявлена и более открыто: соответствующие слова {солнце, огонь) и их производные могут встречаться в рамках словосочетания или одного предложения, ср.: «...белизна замороженного снега в упор сопротивлялась солнечному огню...» (ЯС 441); «Дванов... ощутил солнце - шумящим от горения огня» (Ч 252)5.
Тесное единство образуют также тепло и свет, исходящие от солнца и от огня. Важные языковые данные о сопряжении соответствующих понятий приводит А.Н.Афанасьев: «тепло (тяпло, тёплышко) - горячий уголь, огонь: „вздуй тепло"; тепленка - огонь, разведенный в овине; теплить - протапливать овин; теплина - теплое время и огонь, зажженная лучина; отеплиться - о воде: согреться от лучей солнца, и об огне: гореть; о звездах говорят, что они теплятся = светят. Слово печет - в архангельской г. употребляется вместо светит» [Афанасьев 1994, I, 179]. Связь солнца со светом и теплом зафиксирована в словарных толкованиях слова солнце, ср.: «...величайшее, самосветное и срединное тело нашей вселенной, господствующее силой тяготения, светом и теплом над всеми земными мирами, планетами» [Даль, IV, стлб. 377]; «центральное тело солнечной системы, представляющее собой гигантский раскаленный шар, излучающий свет и тепло» [БАС, XIV, стлб. 417]. Связь солнца и света закрепилась в синонимичном обозначении для солнца - светило.
В произведениях А.Платонова мы находим примеры, где присутствует одновременное указание на свет и тепло, которые дает солнце. Соответствующие слова могут употребляться в предложении в качестве однородных членов, ср.: «Живые твари любили тепло и раздражающий свет солнца...» (Ч 264); «Травы уже наклонились к смертному праху, не принимая больше света и тепла...» (Ч 521); «Вечер высоко стоял на небе, над светом и теплом» (Д 612); «Ранней весной накануне света и тепла» (ИВ 429); «Свет и теплота утра напряглись над миром...» (СЧ 168). Указания на связь солнца с теплом или светом могут быть и независимы друг от друга, ср.: «Солнце, по своему усердию, работало на небе ради земной теплоты...» (Ч 543).
Тепло, распространяясь от солнца, охватывает все пространство, которое у Платонова объемно, трехмерно. Солнце может находиться в высшей точке пространства, что отмечено такими словами, как высоко, высший, вершина, высота и т.д., ср.: «...солнце высоко стояло на небе...» (ЦНЗ 280); «Солнце светило с вершины высот...» (ОдЛ 62). Небо как маркер верхнего пространственного полюса тоже может характеризоваться с точки зрения нагретости, ср.: «тепло летнего неба» (Ч 337); «теплота неба» (Ч 363); «хилое потеплевшее небо» (СЧ МО); «...из чистого неба шло тепло» (Д 634); «...она [Фрося] засмотрелась на небо, полное греющего тепла...» (Фро 111). Признаком теплоты может характеризоваться все пространство целиком, ср.: «мир... тесен и тепл» (Ч 478); «...вся прелесть той ночи была в открытом и теплом пространстве» (Д 571); «...был день, теплый и великий над большими пространствами» (Ч 487).
Пространственное распространение солнечного тепла позволяет также проследить связь огня (тепла) с другими стихиями мироздания - воздухом и землей. Указания на стихию воздуха содержатся в приведенных выше пространственных обозначениях. По мере своего распространения тепло идет от неба к земле, поэтому земля (почва, поле) тоже становится теплой, ср.: «пахло... теплом пахотной земли» (Ч 328); «спрятавшись в какую-нибудь теплую расщелину земли» (Д 601); «прильнув к его доброй знакомой груди, пахнувшей теплой землею» (ЦНЗ 280); «пахло соломой, молоком, горячей землею...» (ИГ 167); «В избе пахло горячей землей...» (ИГ 170); «Таракан... глядел в освещенное теплое поле; ... он видел горячую почву... (Ч 487); «таракан... почел за лучшее избрать забвение в тесноте теплых вещей, вместо нагретой солнцем, но слишком просторной, страшной земли за стеклом» (Ч 491). Признак теплоты может приписываться также травам, ср.: «в теплом бурьяне на высоте водораздела» (Ч 258-259); «в землемерную яму, обросшую теплым бурьяном» (СМ 27); «его ногам было уютно в теплоте пыльных лопухов» (Ч 403).
Солнце и тепло являются основой жизни. У Платонова солнце обеспечивает жизнь на земле и поэтому само воспринимается как живое, ср.: «живое вещество» [о свете солнца] (Ч 479); «живые следы исчезающего солнца» (Фро 111); «под лсм-вым солнцем» (Д 400). Поскольку пик солнечной активности приходится на лето, то лето тоже оказывается связанным с теплом, что отражено в соответствующих употреблениях, ср.: «в теплое время» (Ч 331); «до теплого дня» (Ч 333); «мимо теплых летних бульваров» (Ч 509); «старые лопухи мирно доживали перед ним свой теплый летний век» (Ч 522).
«Любовь» и «ненависть» как характеристики взаимоотношений человека и природы в творчестве раннего А. Платонова
Проблема взаимоотношений человека и природы является одной из ключевых у А. Платонова. Она проходит через все его творчество. На различных этапах писатель находит разные пути к ее освещению, однако исходные принципы всегда остаются неизменными. А. Платонов, выдвинув на первый план антропологическую проблематику, «идею жизни», уже в самом начале своего творческого пути понял невозможность решить этот вопрос без решения вопроса о месте человека в природном мире и тех последствиях, которые это имеет как для человека, так и для природы.
Платонов, выросший в непосредственной близости к природе, очень рано прочувствовал связь между человеком, результатами его деятельности и окружающим миром. В 1923 году, вспоминая свое детство, Платонов писал: «Я тогда уже понял, что... между лопухом, побирушкой, полевой песней и электричеством, паровозом и гудком, содрогающим землю, есть связь, родство» [Платонов 1988а, 549]. Родственность человека и природы отражена в целом ряде стихотворений, входящих в сборник «Голубая глубина». В поэме «Мария» она заявлена открыто:
Я родня траве и зверю И сгорающей звезде [Платонов 1922,35].
О единстве человека и природы Платонов говорит также в своих ранних публицистических произведениях. В статье 1920 года «О нашей религии» подчеркивается глубинное родство человека и вселенной, то, что человек создан как часть мироздания: «Человек и бьющаяся в нем жизнь - единая власть вселенной от начала до конца веков» (ОНР 84).
Однако в построении своей системы Платонов основной акцент делает на том, что с появлением у человека сознания его связь с природой оказалась разрушенной. Человек, выделившись из природной жизни, приобрел отдельное существование, осознал себя закованным в границы своего тела и своего «я». Положение человека в мире стало неустойчивым. Человек чувствует себя находящимся вне природного мира, стоящим отдельно от него, но былое единство остается для него символом утраченного рая, к которому он продолжает постоянно стремиться.
Платоновские герои сохраняют чувство родственности с природой в разной степени. В повести «Эфирный тракт» Платонов пишет: «Есть люди, бессознательно живущие в такт с природой... Может быть, это остаток того чувства единства, когда природа и человек были сплошным телом и жили заодно» (ЭТ 360). Примером такого человека является безымянный персонаж статьи «Невозможное». О нем го ворится: «Его кровная связь с миром была могущественна, как ни у кого, и мир говорил ему о себе все... Он был рожден в самом центре, в самом тугом узле вселенной и видел невольно и без усилий поддонный, скрытый и истинный образ мира» (Н 346) В повести «Сокровенный человек» писателем показана возможная двойственность в отношении к природе. Описывая воинов-красноармейцев, Платонов отмечает их «природность», которая является следствием бессознательности их жизни: «Из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслажденья мыслью, ни созерцания того неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе. Поэтому они жили полной общей жизнью с природой и историей...» (СЧ 123). Что же касается главного героя - Пухова, то он «не представляет одну точку зрения: он то отдается природе, то чувствует свое отличие от нее» [Лангерак 1992, 274; см. также: Семенова 1989а, 326]. Постоянство «общей жизни с природой» нарушается у Пухова сознанием «своего отличия от природы» (СЧ 136) в минуты размышления о конечности человеческой жизни. Историческую действительность Пухов первоначально ощущает как чуждую себе и достигает с ней примирения только после того, когда начинает воспринимать ее как природное явление, воплощенное в действиях людей: «Отчаянная природа перешла в людей и смелость революции» (СЧ 168). Поняв это, Пухов чувствует взаимопрони-занность своей жизни и жизни природы и «родственность всех тел к своему телу» (СЧ 168)1.
Отрыв от вселенной порождает у человека желание восстановить утраченное единство, слиться с миром, обрести утраченную полноту бытия, стремление стать «всем», перестать быть отдельным «собой». Стремление человека вовне, за свои пределы, есть, как определял его В. С. Соловьев, «безусловно неопределенное и безмерное, в себе самом никаких границ не имеющее» [Соловьев 1966с, 135].
В ранних произведениях Платонова это стремление определено в терминах эроса, любви. Это отражено главным образом в таких номинациях, как любовь, влюбленность, любить, девушка, невеста, жених.
В статье «Преображение» (1920) писателем отмечен параллелизм между космогоническим эросом (силами притяжения, обеспечивающими существование вселенной) и порывом человека в бесконечность. О сотворении земли Платонов пишет: «...земля с первого мига своей жизни была вся - порыв, вся -любовь и устремление к создавшему ее солнцу» (Пр 405). Здесь любовь толкуется в смысле Эмпедок-ла2. Земля, в свою очередь, рождает человека, чтобы «пустить его к небу, в бесконечность, в вольное нескончаемое странствие, к победам, творящим восторг в груди победителя» (Пр 405). Таким образом, космогонический эрос находит свое отражение и воплощение в человеке. Однако результат этого стремления прямо определяется как невозможное. Это отражено в названии соответствующей статьи и ряде рассуждений, В этой связи показательно сопряжений понятий невозможное и влюбленность, ср.: «В своем сердце мы носим тоску и жажду невозможного. Сердце - это... обитель вечной надежды и влюбленности» (ПМ 122).
Что касается эроса как человеческой любви, как любви половой, то Платонов и здесь явственно прозревает векторность этого чувства и его направленность на слияние с мировым целым. Отсюда - понимание женщины как «души мира». В статье «Душа мира» (1920) отмечается, что в женщине есть «сознание всеобщности своей жизни» (ДМ 15). Приближение к женщине - «это прорыв каменных стен мировой косности и враждебности», где «восходит новый тихий свет единения и любви слившихся потоков всех жизней, всех проснувшихся существ» (ДМ 16).
Тезис о "странноязычии" Платонова в литературоведении стал уже общим местом. Действительно, поэтика грамматического сдвига, "неуравновешенный" синтаксис, "произвол" в сочетании слов - все это отличительные особенности художественного языка Платонова.
Обратимся к одной только фразе Платонова.
Вечернее электричество было уже зажжено на построечных лесах, но полевой свет тишины и вянущий запах сна приблизились сюда из общего пространства и стояли нетронутыми в воздухе.
Если попытаться прочитать это предложение на языке привычных понятий, то "искрить" начнет едва ли не каждое словосочетание. Традиционный поэтический оборот "вечерний свет" под пером Платонова превращается в инженерно-техническое и какое-то не совсем правильное "вечернее электричество". "Свет тишины" обращает на себя внимание синтезом зрительных и слуховых ощущений. "Запах сна" повергает читателя в размышление - то ли это смелая метафора, то ли замаскированная синестетическая конструкция, в которой соединяются обонятельные и зрительные ощущения (а сон - это тот "фильм", который смотрят спящие); может возникнуть и самое неожиданное предположение - о том, что у сна на самом деле бывает свой запах и фразу надо понимать буквально. Но самое странное - свет и запах "стояли нетронутыми в воздухе"! Как будто есть кто-то, для кого это возможно - прикоснуться к свету и запаху.
Но это только внешний, "посторонний" взгляд на логику платоновского языка. В составе целого смысловой объем процитированного предложения увеличивается за счет контекстуальных значений каждого слова. Говоря о структуре художественного пространства, мы заметили, что оно вбирает в себя два проницаемых друг для друга сюжетных подпространства - городское и деревенское. В описании вечера как раз и происходит соединение этих подпространств. В результате "общее пространство" предстает одновременно в двух своих ипостасях ("полевой свет" и "построечные леса" общепролетарского дома).
Еще одна ярко выраженная "платоновская" особенность - превращение невещественного в "вещество существования". "Свет тишины" и "запах сна" из абстрактных понятий делаются конкретными - в процитированном предложении они локализуются и опредмечиваются. Более того, эта "приобретенная" предметность специально подчеркивается - свет и запах "стояли нетронутыми", следовательно, потенциально они доступны осязательному восприятию. Летний вечер в буквальном смысле становится все более и более ощутимым - его восприятие складывается из зрительных, слуховых, обонятельных, осязательных ощущений.
Сформулируем один предварительный вывод: в прозе Платонова слово является не только самостоятельной смысловой единицей (или единицей словосочетания); оно насыщается множеством контекстуальных значений и становится единицей высших уровней текста - например, сюжета и художественного пространства. Слово должно пониматься не только в его общеязыковом (словарном) значении, но и в значении контекстуальном - причем контекстом нужно признать все произведение.
Сложность восприятия языка Платонова состоит еще и в том, что его фраза практически непредсказуема - точнее сказать, она почти никогда не соответствует ожиданиям читателя. Воспитанному на образцовом литературном языке читателю сложно представить, что у сознательности бывает "сухое напряжение", что жалобной бывает не только песня или (не будем пренебрегать канцеляризмами) книга - жалобной становится девочка Настя. Если фраза начинается со слов: "На выкошенном пустыре пахло..." - то читатель прежде всего подумает, что недостающим словом должно быть "сеном". И ошибется, потому что по-платоновски - "пахло умершей травой" (обратим внимание на то, как в проходной, на первый взгляд, фразе проводится одна из важнейших тем "Котлована" - смерти и жизни).
Невозможность спрогнозировать течение платоновской фразы стала основной причиной отсутствия пародий на Платонова. При том, что у литературных пародистов 1930-х гг. было множество пародий на любого из крупных писателей той поры, Платонов всегда оставался "безнаказанным". Подвижность грамматических соединений, движение слов "вкось и вкривь" не давало возможности сформулировать "общий закон" платоновского стиля - а потому делало его "неприспособленным" для пародирования.
Однако определенные закономерности платоновской стилистики все же найти можно. Остановимся на тех языковых явлениях, которые встречаются в тексте "Котлована" регулярно и основываются на сходных закономерностях.
Уже первое предложение повести останавливает внимание читателя излишними уточнениями и подробностями: "В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования". Избыточное уточнение - "личной жизни", казалось бы, без потери для общего смысла фразы можно исключить. Однако такого рода избыточные подробности будут поджидать читателя на каждой странице: "он любил... следить за прохожими мимо", "по стеклу поползла жидкость слез", "Елисей не имел аппетита к питанию", "свалился вниз", "лег... между покойными и лично умер" и т. д. С точки зрения нормативной стилистики такие словосочетания следует отнести к плеоназмам - "избыточным" выражениям, в которых используются лишние слова, уже не являющиеся необходимыми для понимания смысла. Платонов, тем не менее, почти никогда не избегает плеоназма там, где без него можно было бы обойтись. Можно предположить, что в поэтике Платонова плеоназм - это способ "материализации подтекста: избыточность конкретизации призвана заполнить смысловые пустоты "само собой разумеющегося". Логическая ясность не означает фактической достоверности - и потому плеоназм становится необходимым приемом в "предметном" изображении того или иного явления.
Еще одна особенность языка Платонова - нарушение лексической сочетаемости слов. Самый простой случай - соединение в одной фразе стилистически разнородных слов. Например, в предложении "С телег пропагандировалось молоко" явно не стыкуются идеологически маркированное слово "пропагандировать" и аполитичные "телеги" и "молоко". Сферы употребления этих слов столь разнятся, что, столкнувшись в одной фразе, слова начинают тянуть в противоположные стороны. Отсюда - комический эффект, но эффект незапланированный: в этом предложении выразились вполне серьезные ностальгические, размышления платоновского героя, в сознании которого причудливо слились официальная пропаганда и воспоминания детства.
Многочисленные формулировки типа "безжалостно родился", "выпуклая бдительность актива", "текла неприютная вода", "тоскливая глина", "трудное пространство" интуитивно безошибочно понимаются читателем - но дать им рациональное объяснение крайне сложно. Особенность таких "неправильных" сочетаний состоит в том, что определение (или обстоятельство) относится течением фразы "не к тому" существительному (глаголу). В словосочетании "тоскливая глина" прилагательное указывает не на качество глины, а на психологическое состояние землекопа и должно быть грамматически связано именно со словом "землекоп". "Трудное пространство" оказывается трудным не само по себе - таким оно воспринимается платоновским героем. Прилагательное вновь оказывается как бы на чужом месте, точнее сказать, на месте прилагательного должна была бы стоять категория состояния - "человеку было трудно (в пространстве)". Однако смысловые границы "оригинальной" (платоновской) фразы и "переводной" не совпадают: в оригинале определение относится не только к миру человека, но и к состоянию мира и к природе в целом.
Достаточно регулярно Платонов прибегает к замене обстоятельств определениями. В этом случае грамматическая "неправильность" оборота возникает из-за неверной адресации признака - вместо предмета действия (и, соответственно, наречия) указывается признак предмета (используется прилагательное). Отсюда возникают сочетания типа "постучать негромкой рукой", "дать немедленный свисток", "ударить молчаливой головой". С позиций нормативного, литературного языка следовало бы поменять порядок слов в предложении и восстановить обстоятельства: "негромко постучать (рукой)", "немедленно дать свисток", "молча ударить головой". Однако для поэтики Платонова такой вариант чужд: в мире писателя свойства и качества "вещества существования" важнее и значимее, чем характер действия. Следовательно, выбор падает не на наречие (признак действия), а на прилагательное (признак предмета или явления).
"Вещественность" видения мира делает возможным и сочетание качественно разнородных предметов и явлений - поскольку все они имеют равные права в глазах героев и повествователя. Отсюда - "волновались кругом ветры и травы от солнца"; "от лампы и высказанных слов стало душно и скучно". В равной степени сопоставляться могут солнце и слепота, грусть и высота. Обычно менее знакомое и понятное явление в сравнении уподобляется более знакомому. У Платонова же сравнение основывается не на сопоставлении признаков, проявленных в большей или меньшей степени, - составные элементы его сравнения вообще лежат в разных областях лексики. Во фразе "точно грусть - стояла мертвая высота над землей" сравниваются эмоциональное состояние и физическое измерение; в предложении "люди валились, как порожние штаны" составные части сравнения кажутся несопоставимыми из-за разницы в их положении в системе ценностей человека.
Абстрактные понятия у Платонова - это чаще всего бывшие абстрактными существительные. В контексте "Котлована" понятия "истина", "счастье", "революция", "бдительность", "время" становятся вещественными, осязаемыми и воспринимаются героями как вполне конкретные предметы. Они доступны именно осязательному ощущению: "Чиклин... погладил забвенные всеми тесины отвыкшей от счастья рукой"; "он не знал, для чего ему жить иначе - еще вором станешь или тронешь революцию". Еще один пример: разозлившись на активиста, раскутавшего умирающую Настю, Чиклин дал ему "ручной удар в грудь", отказавшись от предложенного Жачевым железного прута отнюдь не из гуманных соображений: "Я сроду не касался человека мертвым оружием: как же я тогда справедливость почувствую?"
Подобным образом и Вощев полагает, что истина непременно должна храниться в теле человека: "Вощев... желал хотя бы наблюдать его (смысл существования – Т. К.) в веществе тела другого, ближнего человека..." Не случайно и привычный фразеологизм "докопаться до истины" получает в контексте "Котлована" предметное значение: рабочие, роющие котлован, в буквальном смысле пытаются докопаться до основ "будущего невидимого мира", до истины и "вещества существования". Таким образом, метафоре возвращается ее прямое значение.
Реализация метафоры - регулярно используемый Платоновым художественный прием. Словам, утратившим в устойчивых речевых формулах свое прямое, предметное значение, возвращается изначальный смысл. Вот пример превращения переносного значения в прямое, совершающееся по наивной детской логике: заболевшая Настя просит Чиклина: "Попробуй, какой у меня страшный жар под кожей. Сними с меня рубашку, а то сгорит, выздоровлю - ходить не в чем будет!" "Жар" из симптома болезни превращается в предложении в настоящий огонь - и фраза достраивается с учетом нового значения слова.
До сих пор основная задача нашего анализа состояла в установлении закономерностей, определяющих стилистическое своеобразие платоновской прозы. Некоторые из особенностей языка писателя, как видим, могут поддаваться рациональному объяснению, и мы можем сделать вывод о художественной оправданности грамматических сбоев - нарушений лексической сочетаемости и синтаксического порядка слов в предложении. Элементарная единица текста у Платонова связана с высшими уровнями повествования - и этот тезис можно подкрепить многочисленными примерами.
Однако не менее убедительна и другая версия о "загадочном" и "необъяснимом" языке Платонова. Ее главный тезис кратко сформулирован М. Геллером: "Язык Платонова - язык, на котором говорит утопия, и язык, который она создает, чтобы на нем говорили. Язык утопии становится инструментом коммуникации и орудием формирования жителя идеального общества".
Язык утопии рассчитан не на понимание, а на запоминание. Официальная идеология провозгласила "построенный в боях социализм" идеальным обществом. Для утверждения фикции в качестве реальности понадобился "новояз" - язык утопии. В нем уже все есть, все вопросы и все ответы. Усвоение "новояза" не требует никаких усилий - достаточно лишь заучить правильные формулировки. Процесс освоения языка представлен в "Котловане" на примере Козлова: "Каждый день, просыпаясь, он вообще читал в постели книги, и, запомнив формулировки, лозунги, стихи, заветы, всякие слова мудрости, тезисы различных актов, резолюций, строфы песен и прочее, он шел в обход органов и организаций, где его знали и уважали как активную общественную силу..." Внутренняя речь Козлова передается в авторском повествовании в соответствующей терминологии: "Сегодня утром Козлов ликвидировал как чувство свою любовь к одной средней даме".
Человеку, не желающему добровольно осваивать "новояз" утопии, все равно не скрыться от его всепроникающей навязчивости. На котлован для политического обучения масс, например, привозят радио, которое беспрерывно выдавало "смысл классовой жизни из трубы". "Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строительства!" (обратим внимание на то, что сугубо мирный процесс - строительство - представлен в военной терминологии: "мобилизовать", "фронт"; идеология тем самым утверждала пафос героического дерзания - в противовес рефлексии и "вечерним размышлениям ").
От него невозможно спрятаться: даже когда рупор сломался, не выдержав "силы науки" (последним был призыв "помочь скоплению снега на коллективных полях"), вместо него начал работать Сафронов. Слушателю не надо мучительно подыскивать слова, чтобы выразить свое чувство - в языке заранее есть готовые формулировки, под которые остается подогнать свои ощущения. Реальность, таким образом, замещается фантомом - "правильными" в своей бессмысленности формулировками.
В языке последовательно выдерживается принцип активиста: "будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта - все пойдут в организованный котел". Бессмысленное сочетание разнородных понятий, не стыкующихся друг с другом, попытка придать наукообразность "порожним" формулировкам - один из главных принципов высказывания. Показателен в этом отношении урок обучения грамоте в колхозе имени Генеральной Линии:
Макаровна приподнялась и с доверчивостью перед наукой заговорила:
Большевик, буржуй, бугор, бессменный председатель, колхоз есть благо бедняка, браво-браво-ленинцы! Твердые знаки ставить на бугре, большевике и еще на конце колхоза, а там везде мягкие места!"
Этот язык - деформированная, отраженная в кривом зеркале идеологии картина мира, которая должна заместить собственное представление человека о том, что его окружает.
Абсурдные сочетания - в рамках одной фразы - "истины" и "кофты" в своей нелепости создают комический эффект. Достаточно обратиться к формулировкам "козел есть рычаг капитализма" или "если... ты в авангарде лежишь, то привстань на локоть" - слова в них тянут в разные стороны и отталкиваются друг от друга, а их "насильственно" удерживают вместе.
Речь своих героев Платонов строит по "стандартам" эпохи: они, усваивая язык директив и лозунгов, пытаются изъясняться так же: "Вопрос встал принципиально, и надо его класть обратно по всей теории чувств и массового психоза". Формулировка Сафронова ничуть не хуже тех, которые он мог слышать по радио, или тех, которыми пользуется активист, заполняя ведомость "бедняцко-середняцкого благоустройства": одна графа называлась "перечень ликвидированного насмерть кулака как класса, пролетариатом, согласно имущественно-выморочного остатка". Разница лишь в том, что в официальной речи слова выпотрошены, лишены живого значения и призваны удостоверять принадлежность говорящего к правящему классу, а Сафронов видит все слова в их "предметном", осязаемом облике. Закон овеществления абстракций является для языка Платонова универсальным - и действует даже при пародировании идеологических клише.
Каламбуры, в основе которых лежит реализация метафоры, - устойчивый компонент платоновского обращения с идеологическими стереотипами. Формула "курс на интеллигенцию" в "Котловане" становится указанием того, куда идет герой - в буквальном значении: "Козлов... хотел идти к Прушевскому...
Ты что, Козлов, курс на интеллигенцию взял? Вон она сама спускается в нашу массу.
Прушевский шел на котлован..."
Стандартная публицистическая метафора "костер классовой борьбы", вложенная в уста Сафронова, перерастает в фантасмагорию конкретизации: "Мы уже не чувствуем жара от костра классовой борьбы, а огонь должен быть: где же тогда греться активному персоналу".
Таким образом, смысловые смещения в рамках предложения, эпизода, сюжета - наиболее точное отражение сдвинутого миропонимания и мироустройства. Платоновский язык включает в себя обычные слова, но законы сочетаемости слов делают его структуру сюрреалистической. Иными словами, сам язык и есть модель той фантастической реальности, в которой обитают персонажи и которую мы называем художественным миром Платонова.
Каждый читатель произведений А. Платонова обращает внимание на язык, которым они написаны. Это «неправильный» язык. Причём косноязычны не только персонажи рассказов и повестей, но и авторская речь построена «неправильно».
Платонов постоянно отступает от стилистической или грамматической нормы. Часто рядом оказываются слова, казалось бы, несовместимые по смыслу: «захохотал всем своим редким молчаливым голосом», «она открыла опавшие свои, высохшие, как листья, смолкшие глаза», «утомительное пространство» и т. д. Политические и канцелярские штампы и просторечные слова и выражения сочетаются в одной фразе не только в речи героев, но и в речи автора.
Особенность платоновского языка в том, что «широкое обобщение жизни... массовых, “низовых” людей» достигается «трудным соединением обобщающего, умозрительного и простого, конкретного...» (С.Г. Бочаров). Его «философически неуклюжие фразы... пересказать невозможно, а можно только повторить»: «но мать не вытерпела жить долго»; «лёг на стол между покойными и лично умер»; «пусть существует теперь как предмет - на вечную память...». Сложность восприятия языка произведений Платонова заключается ещё и в том, что фразы почти никогда не соответствуют ожиданиям читателя, поэтому на каждой из них ему приходится останавливаться, осмысляя прочитанное.
В записной книжке Платонова есть такие слова: «Искусство должно умереть - в том смысле, что его должно заменить нечто обыкновенное, человеческое; человек может хорошо петь и без голоса, если в нём есть особый, сущий энтузиазм жизни». Вот этот «энтузиазм жизни» Платонов и передаёт посредством языка.
И. Бродский писал о языке прозы Платонова: «...он писал на языке данной утопии, на языке своей эпохи; а никакая другая форма бытия не детерминирует сознание так, как это делает язык. Но, в отличие от большинства своих современников - Бабеля, Пильняка, Олеши, Замятина, Булгакова, Зощенко, занимавшихся более или менее стилистическим гурманством, т. е. игравшими с языком каждый в свою игру... Платонов сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нём такие бездны, заглянув в которые однажды он уже более не мог скользить по литературной поверхности, занимаясь хитросплетениями сюжета, типографскими изысками и стилистическими кружевами.
Разумеется, если заниматься генеалогией платоновского стиля, то неизбежно придётся помянуть житийное “плетение словес” Лескова с его тенденцией к сказу, Достоевского с его захлебывающимися бюрократизмами. Но в случае с Платоновым речь идёт не о преемственности или традициях русской литературы, но о зависимости писателя от самой синтетической... сущности русского языка, обусловившей - зачастую за счёт чисто фонетических аллюзий - возникновение понятий, лишённых какого бы то ни было реального содержания.
Главным его орудием была инверсия; он писал на языке совершенно инверсионном; точнее - между понятиями язык и инверсия Платонов поставил знак равенства - инверсия стала играть все более и более служебную роль. В этом смысле единственным реальным соседом Платонова по языку я бы назвал Николая Заболоцкого периода “Столбцов”».
Речь его героев построена по нормам времени, они пытаются говорить на языке лозунгов и указов. Смысловые сдвиги в рамках предложения, эпизода, всего сюжета в произведениях Платонова - это отражение сдвигов в понимании мира.
В историю литературы Андрей Платонов вошел, как создатель нового прозаического стиля, вызывающе оригинального и резко отличающегося от других. Его манера письма настолько необычна, что сбивает читателя с толку и не дает к себе приспособиться, поэтому некоторые читатели не могут осилить даже школьный «Котлован». Привыкнув к безупречно гладкой прозе Тургенева или к классически длинным толстовским предложениям, тяжело воспринимать абсолютно новаторский метод, отрешенный от всего исторического опыта, имеющегося у русской литературы. Как инопланетянин, стиль Платонова не имеет аналогов и связей с нашим миром, будто не выдуман, а привезен из неведомых стран, где действительно так общаются.
Основной авторский стиль Платонова нередко называется «косноязычным» потому, что автор нарушает языковые нормы, привычные связи между словами, нанизывая морфологические, синтаксические и семантические ошибки друг на друга. Многим может показаться, что перед ними не великие русские романы и повести, а неуклюжие опыты бездарного студента, который понятия не имеет о правилах русского языка. Однако формальные стилистические нарушения таят в себе множество новых смыслов и создают эффекты, наиболее точно отражающие идейно-тематическое содержание. Каждое, казалось бы, случайное предложение выражает авторскую мысль, причем, непростую. «Философию общего дела», которую по-своему исповедовал Платонов (как многие поэты и прозаики 20-ых годов 20 века), невозможно донести ярче и убедительнее. Художественный мир Платнова построен на специфическом новоязе, как тоталитарное государство Оруэлла. Для новых идей появились новые формы. Именно их мы проанализируем на примере повести«Котлован».
Анализ повести Платонова «Котлован»
Многие люди искренне не понимают, зачем Платонов используем лишние, нелепые дополнения. Но чтобы осознать их целесообразность, нужно очистить зашоренное сознание и подумать, что хотела сказать автор. Рассказывая о главном герое Вощеве, писатель замечает, что «в день тридцатилетия личной жизни» его уволили с завода. Откуда здесь слово «личной»? Видимо, личная жизнь противопоставлена неличной, общественной, коллективной. Это указывает на отчужденность Вощева, его неприкаянность и чудаковатость: в то время, как все работают и живут заодно, в стае, в единстве племени, герой отбился от общества, летая в облаках. За «полеты» в рабочие дни его и выгнали. Вот так вся история и главная проблема героя были рассказаны в одном предложении, которое так подходит своему герою: такое же нелепое и чудаковатое.
Главная идея и основные темы повести «Котлован»
В формате утопий Платонов часто размышлял над тем, может ли личность стать лишь элементом общества, отказавшись от индивидуальности и права на нее, если на кону стоит всеобщее благо? Он не борется против догматов социализма и коммунизма. Он боится их уродливого воплощения в жизнь, ведь истинного смысла теории никогда не поймешь без ее практического применения (страх полного слияния людей в безличную, бесчувственную массу – главная тема в повести «Котлован»). Потому Вощев в праздник личной жизни вычеркивается из общественной. Ему изначально ставится ультиматум: полностью влиться в коллективное сознание или выживать самостоятельно, не рассчитывая на поддержку социума и его внимание. Однако индивид не просто увольняется, а «устраняется с производства». «Устраняют» дефект, поломку, загрязнение, но никак не человека. Выходит, что «задумчивый» работник — неполадка на производстве, мешающая «общему темпу труда» и враждебная по отношению к нему. Человек ценен, как механизм в единой системе, но если он выходит из строя, его устраняют, словно старую никчемную железяку - в справедливости этого сомневается Платонов. Как следствие, он сомневается в новом строе. Именно поэтому многие его произведения были опубликованы лишь в период перестройки.
Образ Вощева в повести «Котлован»
Точное указание возраста Вощева тоже имеет смысл. Во-первых, автору было 30, когда он написал «Котлован», во-вторых, это так называемый «возраст Христа», который носит светское наименование «кризис среднего возраста». Человек не молод и не стар, чего-то добился, но этого мало, а лучшая пора жизни безвозвратно утеряна. Он сомневается и мечется, пока еще не поздно все изменить к лучшему и найти ответы на самые глобальные и сложные вопросы. Именно «посередине жизни в сумеречном лесу» Данте заблудился и отправился на поиски себя. Символический возраст наделяет героя Вощева беспокойной натурой, сосредоточенной на философских вопросах, чего уже достаточно, чтобы устранить человека с производства нового мира.
Языковые особенности в повести Платонова «Котлован». Примеры из текста
Первый абзац «Котлована» состоит из канцелярских штампов. Так автор обыгрывает и осмеивает бюрократический налет на бытовом языке неграмотных современников, которые не понимали значения этой казенщины. Платонов не просто копирует клише, а расшатывает штамп изнутри, оставляя лишь общий принцип построения и заменяя суть: «Вощев получил расчет вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости».
Во втором абзаце вместе с маргинальным героем приходит традиционная поэтическая лексика: «деревья бережно держали жару в листьях», «скучно лежала пыль на безлюдной дороге». Но Вощев – дитя эпохи, об этом автор тоже не устает напоминать: «в природе было тихое положение» - канцелярский термин, но лишенный привычной семантики.
Жизнь человека приравнивается к существованию вещи, которая к тому же национализирована государством. Получается, человек находится под тотальным контролем и в невообразимой принудительной аскезе без веры: например, радость Вощеву «полагалась» редко.
Андрей Платонов: интересные факты из жизни и литературы
Таким образом, «косноязычие» стиля Платонова не пустая экспрессия и не новаторство, как самоцель. Это смысловая необходимость. Языковые эксперименты позволяют ему пересказать содержание десятитомника описаний в одной повести. К сожалению, его опасения, виртуозно сформулированные в «Котловане», не были напрасны или хотя бы преувеличены. Его единственный сын оказался задержан и 2 года без вины просидел в тюрьме в ожидании, пока его дело рассмотрят. Его отпустили, но он уже был неизлечимо болен туберкулезом, которым заразил всю семью. В результате, без денег и ухода в своеобразной изоляции от общества (никто не давал им работать и писать) все Платоновы вскоре умерли. Такова была цена стиля, с триумфом вошедшего в историю литературы.
Интересно? Сохрани у себя на стенке!
Уроки 56–57 ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО АНДРЕЯ ПЛАТОНОВИЧА ПЛАТОНОВА (ОБЗОР). НЕОБЫЧНОСТЬ ЯЗЫКА И СТИЛЯ ПОВЕСТИ ПЛАТОНОВА «КОТЛОВАН»
30.03.2013 31789 0Уроки
56–57
Жизнь и творчество Андрея Платоновича
Платонова (Обзор). Необычность языка
и стиля повести Платонова «Котлован»
Цели: познакомить с жизнью и творчеством Платонова; определить авторские приемы создания литературного героя, раскрытия утопических идей «общей жизни»; углубить понятия индивидуального стиля писателя.
Ход уроков
…Уникальный творческий материал Платонова наконец всплывает во всем богатстве своих контуров и извивов.
С. Г. Семенова
Платонов «как бы некий упрек нам – людям с обычным языком и обычными понятиями».
С. Залыгин
Творчество Платонова прежде всего поэтично, в нем всегда есть несравненный осадок, который не поддается рассудочному и деловому анализу, и этот осадок – самое дорогое.
С. Залыгин
I. Вступительное слово учителя.
Платонов необычен и притягателен одновременно. Читая этого автора, постепенно, шаг за шагом, приходишь к выводу, что его произведения, его язык помогают глубже понять, постичь самого себя, а значит, и окружающих. А ведь это то, к чему стремится в жизни каждый.
В беседе с Андреем Карауловым Д. С. Лихачев сказал, что А. Платонов для нас еще не разгаданный писатель, писатель, который в таланте не уступит самому М. Булгакову, а может, и наоборот. Такая высокая оценка творчества этого автора заставляет нас вернуться к страницам его произведений.
II. Рассказ учащихся о писателе.
Андрей Платонович Климентов родился 1 сентября 1899 года. Фамилия Платонов – псевдоним, образованный от имени отца в 1920 году.
Родился Платонов в Воронеже, в семье слесаря железнодорожных мастерских. С малолетства познал бедность, нищету. Отец Платонова около полувека проработал машинистом паровоза, слесарем на железной дороге.
Как вспоминает писатель, он «дома только спал, а утром просыпался раньше всех, брал краюшку хлеба и уходил». Мать занималась домашней работой. Семья была большая, Андрей – старший ребенок. В неполные 14 лет он начинает трудовую деятельность.
В автобиографии Платонов пишет: «Наступило для меня время ученья – отдали меня в церковноприходскую школу… Потом я учился в городском училище. Потом началась работа. Работал я во многих местах, у многих хозяев».
Эти «университеты» и сформировали неравнодушие писателя к человеческим нуждам. Ненавидя страдание, Платонов в юности дает клятву жить так, чтобы не оставить страданию места на земле.
Он собирается посвятить свою жизнь улучшению мира, утверждению счастья людей. В автобиографии Платонов пишет: «И теперь исполняется моя долгая, упорная, детская мечта – стать самому таким человеком, от мысли и руки которого волнуется и работает весь мир ради меня и ради всех людей».
Платонов работал помощником машиниста, инженером-электриком, занимался мелиорацией и электрификацией. и в годы г ражданской войны, и в годы Великой Отечественной был на фронте в качестве корреспондента.
В ноябре 1944 года Платонов прибыл с фронта с тяжелой формой туберкулеза легких.
III. Обзор творчества Андрея Платонова.
1. Учитель . С 1927 года Платонов – профессиональный литератор. Книги его – философские. Вечные вопросы смысла человеческой жизни, размышления о месте человека в мире, одновременное обращение и к душе отдельного человека, и ко всему мироустройству – все это мы найдем у Андрея Платонова.
О чем же его произведения? Прослушайте сообщения, чтобы определить тематику и проблематику творчества этого писателя.
2. Сообщения учащихся . (Проверка выполнения задания в группах.)
а) «Сокровенный человек » (на основе прочитанного текста и материала учебника под ред. Журавлева, часть 2, с. 29–34).
Наблюдаем сюжетное развертывание характера главного героя в потоке событий гражданской войны. Машинист Пухов, платоновский скиталец, – независимый наблюдатель в цепочке происшествий.
Платонов вложил в жизнеощущения Пухова многое от своего восприятия революции как грандиознейшего события XX века, изменившего всю историю. Но в эпохе торжества бюрократических сил, корпуса всесильных чиновников герой, как и сам автор, увидел признаки торможения, окаменения душ, опошления великой мечты.
Вопросы для домашней подготовки группы:
1. Как понимал Платонов смысл слова «сокровенный»?
3. В чем отличие Шарикова от одноименного персонажа из «Собачьего сердца» М. Булгакова? Кто из писателей стоял ближе к своему герою?
б) «Третий сын ».
Вопросы для обсуждения:
– Какова тема произведения? (Отцы и дети, материнская любовь, жизнь и смерть, смена поколений.)
– В чем символичность произведения? (Умирает старуха. Проститься с ней приехало шестеро сыновей: два моряка, физик, артист, студент (агроном), начальник цеха аэропланового завода с орденом «за свое рабочее достоинство». Целый «строй», «гвардию» подарила стране мать. С горечью говорит автор о том, что братья редко собираются вместе. Материнская любовь оберегала единство семьи, теперь же она потухла как «свет в ночном окне».
Символично название рассказа. Именно третий сын напоминает братьям о чувстве любви. Именно он привозит с собой ребенка, свое продолжение. Наверное, не случайно, что он привез девочку. Когда-нибудь она станет матерью, станет «светом в ночном окне».)
– Можно ли утверждать, что рассказ пессимистичен? (Рассказ заканчивается похоронами и упоминанием о том, что и отец братьев тоже умрет. Такова жизнь: родные уходят. Это горько… Но отец, который в начале рассказа горевал, в финале «был доволен и горд тем, что его также будут хоронить эти шестеро могучих людей, и не хуже». Любовь жива: и братья опомнились, и есть внучка – символ будущего. Финал оптимистичен.)
3. Итог .
Запишите свой вывод, к которому вы пришли в результате обсуждения произведения Платонова. Свою работу закончите вашим пониманием высказывания Т. М. Вахитовой: «А. Платонов – «почти единственный из советских писателей, который не изображал народ, а жил внутри его».
IV. Особенности языка и стиля повести Платонова «Котлован».
1. Слово учителя .
30-е годы... Начиналась новая революция, революция индустриализации. «Второе поколение революции шло на войну в уместном дыму. Танки экскаваторов расчищали ему путь, артиллерия бетоньерок прикрывала его наступление, закрепляя цементом взятые скопы», – писал в это время известный очеркист Борис Агапов.
По всей стране из каждого радиоприемника раздавались слова песен, вдохновлявших на созидательный труд. Слова «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор» стали девизом всех и каждого. Эпоха была одержима духом энтузиазма.
Андрей Платонов как никто другой должен был радоваться происходящим в стране переменам. Именно он еще в 1922 году в небольшой газетной заметке писал: «Страдания человечества от голода смертельны. Умирающие рвут сердце живым… Эти живые должны массами отправляться по русской стране с проповедью нового Евангелия-техники… Из этих вот тоскующих, пустынных, раненных временем полей и должно подняться человечество…
Из глубокого колодца – земли мы встаем и уже встали с железом в руках и сознанием!».
Именно он, инженер-мелиоратор по специальности, должен был приветствовать индустриализацию как путь к торжеству человека над природой.
Но росла в душе писателя «тревога за нечто любимое, потеря его равносильна разрушению не только прошлого, но и будущего». Эта тревога заставила его в самый разгар «великого перелома» взяться за перо. Так, в невероятно короткий срок, с декабря 1929 года по апрель 1930, была написана повесть «Котлован». Однако увидеть свет ей суждено было только в 1987 году.
2. Работа с текстом .
В чем же особенность повести «Котлован»? Почему «чуткая цензура» стала на пути повести к читателю?
1) В повести высокий пафос сочетается с острой сатирой.
Пафос переустройства мира был близок и дорог Платонову, он ведь и сам был профессиональным землеустроителем. Он мечтал о будущем «новостроящемся мире», как мечтает в повести его герой инженер Прушевский (зачитать) : «Прушевский тихо глядел на всю туманную старость природы и видел на конце её белые спокойные здания, светящиеся больше, чем было света в воздухе… Но не все было бело в тех зданиях – в иных местах они имели синий, желтый и зеленый цвета, что придавало им нарочную красоту детского изображения».
Автор разделяет со своим героем веру в то, что все устраивается «не только для пользы, но и для радости». Он мечтал, чтобы в мире царили свет и покой, не случайно в видении Прушевского все время повторяются эти слова: белый, синий, желтый и зеленый – это цвета неба, солнца, цветущих трав и деревьев. Но честность художника, способного быть не только свидетелем, но и бескомпромиссным аналитиком и судьей происходящего, помогала ему увидеть то, чего не увидели, не хотели увидеть, а может быть, боялись увидеть другие.
Повесть поражает противоречивым единством реального и фантастического.
– Как Платонову удалось воссоздать приметы исторического времени? Найдите их в тексте.
Одновременно мы сталкиваемся с мужиками, заготавливающими впрок гробы, дисциплинированными колхозными лошадьми, идущими строем на водопой, ударником труда медведем-молотобойщиком.
Это соединение реального и фантастического рождает ощущение абсурда происходящего. Фантасмагорический реализм – это способ художественно-документального изображения чудовищного. Котлован стал «могилой» и Землекопов Мечты, и их идеалов», – пишет А. И. Павловский в статье «Яма» («Русская литература». – 1991 г. – № 3).
2) Уже в первой части повести разносторонне раскрываются образы всех центральных героев произведения.
И. Ефимов указывал: «В «Котловане» каждый персонаж пронизан какой-то одной главной жизненной линией, одним устремлением, одной тоской, каждый имеет свой характер и свою судьбу, «изменить» которой нельзя».
– Рассмотрим, какие «главные жизненные линии» несут в себе персонажи повести.
Индивидуальные сообщения учащихся
Вопросы на карточках.
1. Вощев – наиболее думающий и чувствующий герой повести, человек с «сердечной озадаченностью». Докажите это.
– К какому завершению приходит вощевский поиск истины в финале повести?
– Правильно ли, по-вашему, утверждение одного критика, что «главный авторский персонаж повести – Вощев»? Почему?
2. Чувствующие герои повести – и Чиклин с Прушевским. По мнению некоторых исследователей, эти герои объединены общим чувством «трагической отчужденности от смысла жизни, от истины».
– Что объединяет этих двух различных, но внутреннее близких людей? Покажите это на материале текста повести.
– Почему их тоске и внутренней неустроенности уделено в повести так много внимания?
3. Одной из самых ярких и колоритных является фигура Жачева, безногого инвалида, фанатика революции.
– Как проявляются в образе Жачева свойственные повести Платонова неоднозначность, противоречивость характеров и положений?
– Подумайте над сценой, где Жачев «ликвидирует кулаков», отправляя, а вернее, провожая их по реке на плоту «в море и далее»… ч то он сам чувствует при этом?
– Как характеризует Жачева его отношение к другим героям; почему он так привязан к Чиклину и Насте и сторонится Сафронова?
4. Сафронов – идейный антипод Вощева. Сатирический характер повести очень ярко выразился в языке Сафронова.
«Поставим вопрос, – говорил Сафронов, – откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он был и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтоб с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы, и произошел бы энтузиазм!»
Проанализируйте это высказывание Сафронова с точки зрения его содержания и словоупотребления. Чего больше в его словах: смешного или трагического? Почему?
5. В дискуссии об истине как правде жизни включаются почти все герои повести, в том числе и такие, как профуполномоченный Пашкин и «главный в городе».
– Почему писатель так пространно описывает дом Пашкина и детали его быта (в сценах с Жачевым)?
– Как сцена разговора Пашкина с «главным в городе» характеризует этих деятелей, если первый наполняет в воображении землю цветущими женщинами и «семенящим детством», а второй планирует в своем округе на будущий (голодный) год «сельхозпродукции на полмиллиарда»?
– В каком соотношении находятся их представления о жизни с самой реальной действительностью, изображенной в повести?
– Каково место Пашкина и «главного в городе» в дискуссии об истине в повести?
6. Образ и судьба девочки Насти приобретают в повести некое символическое, решающее значение; она становится участницей и комментатором важнейших сюжетных ситуаций повести.
– Какую роль в жизни строителей котлована играет девочка-сиротка?
– Как в поведении Насти отразилась общественная атмосфера времени?
– Почему писателю так важны образ девочки и ее судьба, что всю повесть он заканчивает именно ее похоронами?
– Почему со смертью Насти завершается поиск Вощевым истины?
3) Самые страшные страницы повести посвящены раскулачиванию.
Мужики, заготовившие впрок гробы, инстинктивно чувствуют неизбежность гибели: и физической, и духовной. Найдите подтверждение в тексте.
4) Стиль повести Платонова «Котлован».
– Раскройте смысл понятия «индивидуальный стиль писателя».
Проследите, каков он в повести «Котлован».
– О языке Андрея Платонова писали много: то как о своеобразном эстетском языке, то как о языке – маске, языке – кривлянье. Но чаще всего им восторгались, его красотой, гибкостью, выразительностью. Большинство пишущих отмечало сложность, загадочность фразы писателя.
Исследователи творчества А. Платонова подчеркивают неповторимость, «особый язык», непохожесть его ни на какой другой: «У Платонова – свои слова, лишь ему присущая манера соединять их, своя неповторимая интонация.
Вслушиваясь и вникая в смысл платоновских метафор, образов, символов, вглядываясь в мир платоновских утопий, сатирических картин, перечитывая страницы его удивительных книг, глубже и полнее через диалог с его временем начинаем понимать время собственное.
Безусловно, эпоха Андрея Платонова – это эпоха, которая отнюдь не способствовала выражению мысли в прямом авторском слове, так как слово это не совпадало с официальной идеологией. У Платонова, как справедливо заметил Л. Шубин, мысли героя и мысли автора совпадают.
џ Наблюдение .
Обратимся к началу повести: «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда».
– Обратимся к первой фразе: чем она вас поразила? (Корявость, неуклюжесть фразы дальше усиливаются.)
– Нет ли лишних слов в этой фразе в плане смысловой точности? (Словосочетание «личной жизни» и придаточное предложение «где он добывал средства для своего существования».)
– Попробуем убрать эти части фразы, как она будет выглядеть?
– Сделайте небольшую редакторскую правку, чтобы фраза звучала привычно для нашего слуха. («В день тридцатилетия Вощева уволили с небольшого механического завода».)
Вывод. В результате проделанного нами эксперимента исчезла могучая сила, самобытность платоновской речи. Фраза угасла. Ведь ее магическая сила именно в том, что после слов «в день тридцатилетия личной жизни» Вощеву дали не премию за добросовестный труд, а расчет, что Вощев не работал, а добывал средства» не на жизнь, а «для своего существования». В этой фразе уже содержится нечто такое, что в следующей буквально заставляет оцепенеть.
Горько-иронический эффект погружает нас в то время, которое рождало чудовищную бюрократическую систему, подавляющую личность, превращающую людей в безликую массу.
Платонов отразил тот этап, когда идеологическим штампом, бюрократической стерилизацией ломался живой язык народа. Отсюда шершавость, корявость, соединение в одно целое несоединимых разностильных слов и выражений.
Слово Платонова – слово-предупреждение, слово-пророчество.
Итак, с первой же фразы повести Платонова перед нами предстает образ человека, не утратившего своей личности, не растворившегося в массе.
V. Итог уроков.
1. И. Ефимов писал: «Котлован» – одна из самых страшных русских книг, но одновременно – одна из самых смешных». Согласны ли вы с этим утверждением?
2. О чем заставила вас задуматься книга Платонова?
3. В чем особенность писательской позиции Платонова?
Домашнее задание.
Попробуйте распространить (или продолжить) размышления героя повести «Котлован» Вощева: «Не убивают ли люди в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки? Дом человек построит, а сам расстроится. Кто же жить тогда будет?
