Былинный эпос древней руси. Поговорки и пословицы как отражение народного характера

Cловарь терминов русского фольклора
Составитель курса Никита Петров о том, что такое былина, существовал ли Илья Муромец на самом деле и как героем эпоса стал Сталин / Курс №14 «Русский эпос»

Чем сказка отличается от былины, кто такой сказитель и что такое инвариант? Словарь терминов, без которого русский фольклор невозможно понять. Ещё в курсе №14: продолжение следует...

___

Славный сильный и храбрый витязь Еруслан Лазаревич едет на чудо великом змее о трех главах, а прекрасная царевна Анастасия Вохрамеевна встречает его. Лубок. Литография В. Васильева. Москва, 1887 год

Никита Петров - фольклорист, антрополог, кандидат филологических наук, доцент Центра типологии и семиотики фольклора Российского государственного гуманитарного университета, старший научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС. Компаративным исследованием эпоса заинтересовался в университете после лекций исследователя былин Ю. А. Новикова, продолжил занятия эпосоведением в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ (теперь ИВГИ им. Е. М. Мелетинского), затем в Центре типологии и семиотики фольклора защитил диссертацию под руководством С. Ю. Неклюдова. Сфера научных интересов сегодня - фольклор и мифология, антропология города, эпосоведение, сюжетно‑мотивные указатели, нарратология, антропология памяти.

Автор монографии «Богатыри на Русском Севере» (М., 2008), один из составителей сборников текстов фольклорной прозы «Каргополье: фольклорный путеводитель (предания, легенды, рассказы, песни и присловья» (М., 2009), «Знатки, ведуны и чернокнижники: колдовство и бытовая магия на Русском Севере» (М., 2013), автор статей в энциклопедии «Мифы народов мира» (ОЛМА; СПб., М., 2014).

Богатырские сказки - архаический героический эпос, предшествовавший былинам. В основе сюжета - коллизии «богатырской биографии» (чудесное рождение, героическое детство, героическое сватовство, потеря и повторное обретение невесты/жены и так далее). Владимир Яковлевич Пропп называл такую сказку «догосударственным эпосом».

Былины - «поющиеся голосом», обычно стихотворные произведения (иногда могли рассказываться прозой). В былинах события происходят вокруг богатыря, или эпического владыки, или города (Киева, Новгорода). Былины опираются на противопоставление «свои - чужие» и на мифическое или квазиисторическое прошлое. В некоторых былинах богатыри необычайной физической силы побеждают этнических или исторических врагов («Илья Муромец и Калин-царь», «Алеша и Тугарин»). Такие былины называются героическими. В сказочных былинах герои никого не побеждают, а, как герои сказки, спускаются в подземное или подводное царство («Михайло Потык», «Садко»). Иная разновидность былин - тексты балладного характера («Алеша и братья Петровичи», «Чурило Плёнкович», «Ставр Годинович»). В них богатыри совершают обыденные (часто неблаговидные) поступки или же героями оказываются их жены, хитростью выручающие мужей из беды.

Термин «былина» начали использовать первые исследователи в 1840-е годы. По всей видимости, термин - результат неверного прочтения «Слова о полку Игореве»: «Начати же ся тъи пѣсни по былинамь сего времени, а не по замышленію Бояню» («былинамь» здесь - это то, что на самом деле было). Исполнители былин называли эти произведения «старинами» или «старинками», в рукописных сборниках XVII - начала XIX века тексты типа былин именовались «гисториями» или «повестями» о богатырях, «древними российскими стихотворениями»; критики называли их также «сказками в стихах», «поэмами в сказочном роде».

Былины бытовали в устной среде вплоть до второй половины XX века. Большая часть былин (порядка 3000 текстов) была записана в XIX–XX веках на Русском Севере (Архангельская область, Карелия), в Сибири, на Урале и Волге.

Запев былины - начало текста, напрямую не связанное с сюжетом, но раскрывающее внутреннюю логику повествования.

Зачин былины - фрагмент текста, который вводит слушателя в обстановку действия и круг персонажей.

Инвариант былины - текст, в котором воедино собраны все общие элементы для одного былинного сюжета. Это не реально бытующий текст, а умозрительный конструкт, созданный фольклористами. Конкретное исполнение (или запись) былины на этот сюжет называется вариантом.

Новины - псевдофольклорные, а на самом деле авторские произведения, подражание былинам. Авторы новин - не сказители-традиционалисты, поющие канонические былины, а сказители-импровизаторы. Новины создавались в 1930–1960-е либо сказителями самостоятельно, после чтения новостей о «героическом настоящем» советского времени, либо в результате совместной работы сказителей и фольклористов, приезжавших в деревни и привозивших биографию Чапаева, газетные вырезки о съездах КПСС и так далее. На месте богатырей в новинах появлялись Ленин, Сталин, Ворошилов, Папанин, Чкалов и другие советские персонажи. В отличие от былин, новины непродуктивны: их не повторяли другие сказители. По всей вероятности, термин «новина» придумала беломорская сказительница Марфа Крюкова, которая могла пропеть в форме былины и учебник истории. Всего известно более 600 текстов новин.

Персонажи былин. Сюжетные роли: эпический герой и его окружение, враг (антагонист); эпический владыка; вестник и помощник/спаситель; слуга/оруженосец; посланец, передающий сообщение/предсказание/предупреждение; невеста. Главные герои классического эпоса - богатыри, обычно не пользующиеся магией и волшебством, но побеждающие необычайной силой и отчаянной смелостью, обладающие сверхактивным, своевольным, «неистовым» характером, порой даже переоценивающие свои силы. Но существуют и «богатыри», которые в ряде случаев под эти характеристики не подпадают: Волх Всеславьевич, Чурило Плёнкович, Садко и другие. Это связано с тем, что былина не создает «чистых» персонажных схем и каждому персонажу может быть присвоена любая, даже эпизодическая роль. Так, есть богатырь, который появляется для одного действия ­- пересчитать силу неверную:

Говорил тут старая старыньшина да Илья Муромець:
«Уж ты гой еси, Пересмёта сын Стёпанович!
Уж ты съезди-ко со своим да со племянником,
Уж ты съезди-ко в чисто́ поле, на шо́ломя окатисто,
А возьми-тко-се трубочку подзорную,
А как пересчитай-пересмечи эту силу великую,
Великую силу неверную».

Сказители - профессиональные и непрофессиональные исполнители русского эпоса, те, кто исполняет текст в своеобразной манере - сказывает, используя 2­4 напева речитативного характера. Термин стал использоваться в фольклористике начиная с середины XIX века после упоминания его в работах первых собирателей русского эпоса Рыбникова и Гильфердинга. Сами сказители называли себя «старинщики», «сказатели». Старинщиками были в основном крестьяне, часто старообрядцы, как мужчины, так и женщины. Мужчины предпочитали петь героические былины («Илья и Идолище», «Алеша и Тугарин», «Илья Муромец и Калин-царь» и другие), а женщины - «бабьи старины» («Чурило и Катерина», «Добрыня и Алеша»). Фольклористы заметили, что часть сказителей стремится к предельно точному воспроизведению усвоенного - это «передатчики». Другие - «интерпретаторы» - создают свои редакции и версии сюжета. А «импровизаторы» каждый раз по-новому излагают былину.

Сказка (и ее отличие от былины). Герой волшебной сказки действует в личных интересах или в интересах своей семьи; победив соперника, он всегда получает какое-то вознаграждение: женится на царевне, добывает материальные блага. Герой эпической песни защищает общенародные и государственные интересы. Если же богатырь спасает брата или сестру, то происходит это случайно, родственники узнают друг друга после победы над врагом («Козарин», «Братья Дородовичи»), тогда как сказочный герой с самого начала ставит перед собой именно такую цель. Герой волшебной сказки побеждает при помощи волшебной силы, в отличие от эпоса, где подвиг осуществляется благодаря богатырскому напряжению сил. При этом некоторые былинные сюжеты («Исцеление Ильи Муромца», «Садко у морского царя», «Потык», «Добрыня и Алеша») построены на схожих со сказочными коллизиях.

Сюжет былины. Обычно крутится вокруг биографии героя и подразделяется на следующие эпизоды: I. Героическое детство. II. Получение силы/богатства/набор дружины. III. Воинские коллизии. IV. Конфликты. V. Соперничество. VI. Матримониальные коллизии. VII. Приключения. VIII. Смерть героя. Сюжету былины свойственны две главные эпические коллизии: воинская (герой противопоставлен противнику) и брачная (герой противопоставлен невесте).

Мнения исследователей о том, сколько всего существует основных былинных сюжетов, расходятся: одни называют цифру в 100–130 сюжетов (так, в частности, полагал Пропп), другие, в том числе и составители Свода былин в 25 томах, полагают, что их около шестидесяти.

Устность в эпосе - система правил, которыми пользуется сказитель, чтобы спеть былину. Понятие устности сложилось при изучении Гомера: согласно выводам некоторых ученых, «Илиада» и «Одиссея» имеют фольклорное происхождение, а их тексты сложились в результате многократного исполнения сказителями. Сказитель, ориентируясь на сюжет, известные ему образцы стиля и поэтической лексики, складывал эпическую песню посредством подстановки формул в определенную метрическую позицию и комбинирования тем. Формулы и темы образовывали так называемые эпическое знание и эпическую память, суть которых сводилась не только к способности заучивать наизусть тысячи стихов.

Циклизация эпическая - сюжеты, группирующиеся вокруг фигуры главного героя: былины из одного цикла могут отражать разные эпизоды его жизни. Существует также циклизация событий и персонажей вокруг определенного эпического центра (Киева) и эпического государя (князя киевского).

Глубина народной памяти поразительна. Расшифровка значения образов древнерусского фольклора уводит исследователя в глубину тысячелетий, во времена неолита. Во всяком случае, академик Б.А.Рыбаков интерпретировал сказочный сюжет смертельного боя между героем и чудовищем на "калиновом мосту" как отголосок охоты наших предков за мамонтом. Но фольклор зафиксировал не только хронологическую, но и географическую память об исторических событиях. Для древнерусского фольклора характерен широкий исторический кругозор. Русские былины зафиксировали знакомство средневековых русичей не только с соседями - Ордой, Литвой, Турцией, но и с Каспием ("Хвалынское море и Сокол-корабль"), Иерусалимом ("Святой землей"), Италией ("Земля Тальянская"), Арабским Востоком ("Сарацинская земля"). Чем древнее былинный сюжет, тем более отдаленный пласт исторической географии он открывает. Например, в цикле об Илье Муромце рассказывается о борьбе Руси с печенегами и половцами, сюжет о богатыре-нахвальщике истолковывается как воспоминание о столкновении с Хазарским каганатом ("Земля Жидовская и богатырь Жидовин"), а сказка о Царь-девице - как рассказ о борьбе с сарматами ("Девичье царство, Подсолнечное царство"). И это всего лишь три пласта, относящиеся к одному географическому региону Причерноморских степей.

Возникает вопрос: насколько глубоко простирается географическая память древнерусской фольклорной традиции, и насколько точно мы можем определить историко-географические реалии по дошедшим до нас поэтическим описаниям. Ведь очень часто древний поэтический сюжет включался в новую традицию и накладывался на новые хронологические и географические реалии. Так, старый казак Илья Муромец борется то с половцами, то с Золотой Ордой, то с Литвой или вообще отправляется истреблять Идолище поганое в Константинополь. Без сомнения, древнейшие сюжеты должны быть зафиксированы в былинах о "старых" богатырях: Волхе (Волхве) Всеславиче, Святогоре и Михайло Потоке, которые составляли троицу героев "докиевского" былинного цикла. Позже их сменили Алеша Попович, Илья Муромец и Добрыня Никитич.

Былина о Волхе Всеславиче рассказывает о завоевании царства Индийского. Главный герой, родившейся от колдовства ("волхования") и имеющий дар оборотничества, собирает дружину и выступает в поход против угрожавшего Руси Индийского царства ("со всею дружиною хоробрую ко славному царству Индейскому тут же с ними в поход пошел").

Сразу бросается в глаза, что врагом Руси поименована ни Орда, ни Литва, а далекая Индия. Это может указывать на то, что данный сюжет дошел до нас в наименее искаженном виде, и описывает переселение арийских племен в Арьявату в 1800-1500 гг. до н.э. В пользу этого говорит и слишком уж твердая географическая привязка конечного пункта похода, и то, что Волх Всеславич с дружиной поселяются в Индийском царстве после истребления местного населения. Следует, однако, заметить, что зафиксирован второй вариант того же былинного сюжета, в котором главный герой называется не Волхом, а Вольгой, и Индийское царство заменено на Турецкую землю. Но это является примером того, как древний сюжет привязывается к новому врагу и к новым историческим реалиям. В самом тексте былины о Вольге и "царе Турец-сантале" встречается анахронизм: главному герою вместе с царем-турком противостоит царица Панталовна, а это имя ассоциируется не с Турцией, а с династией Пандавов в Индии.

В походе Волх (Вольга) Всеславич, пользуясь своими способностями оборотня, обувает-одевает, кормит дружину, ведет разведку против Индийского царства и побеждает индийского царя. В этом случае он напоминает другого древнего героя - греческого бога Диониса. Дионис по преданиям тоже совершил поход в Индию с войском вакханок, и чудесным образом кормил свое войско в пути. Однако при этом необходимо отметить, что образ Волха гораздо архаичнее образа Диониса. Последнего можно считать древним "культурным героем" первобытных земледельцев, ставшим божеством урожая. Волх Всеславич - это образ бога охоты и рыболовства. Он не просто оборачивается зверем и птицею, но и избивает животных на прокорм дружине, так что "и волку и медведю спуску нет". Это наблюдение доказывает, что рассматриваемый сюжет, во-первых, очень древен, и, во-вторых, не подвергался серьезным переделкам. Для того чтобы захватить Индийское царство врасплох, князь-оборотень превращает свою дружину в муравьев. Этот образ также поддается истолкованию: войска ариев, вторгшиеся в Индию были бесчисленны, как муравьи. Преодолев непреступную каменную стену, которая может быть истолкована как образ Гималайского хребта, муравьи снова превращаются в людей. Войско Волха Всеславича истребляет все население страны, оставив для себя только семь тысяч красных девиц. Но так же вели себя в исторической реальности переселенцы арии, частично истребив, частично ассимилировав местное дравидское население Северного Индостана.

Возникает вопрос, откуда начал свой поход Волх Всеславич. По былинному сюжету, князь оборотень начинает свой поход из Киева. Это можно было бы объяснить тем, что былинный сюжет был довольно искусственно привязан сказителями к киевскому былинному циклу, если бы не одно "но". После того, как О.Шрадер высказал гипотезу о происхождении индоевропейцев из района Северного Причерноморья, эта идея стала довольно популярной среди ученых. Ряд отечественных археологов, например Ю.А.Шилов и Л.С.Клейн утверждают, что предками индоариев следует считать племена катакомбной археологической культуры, жившие в Поднепровье и Северном Причерноморье. Так что Волх Всеславович мог родиться на Днепре, но не во времена великих киевских князей, а на два с половиной - три тысячелетия раньше. (См. Карту 1. Схема возможного маршрута переселения Ариев в Индию. )

Можно высказать еще одно предположение о подлинном месте рождения Волха Всеславича, связанное с архаичностью этого образа оборотня-охотника. Но мы рассмотрим его ниже, в выводах данной статьи.

Былинный сюжет о Михайле Потоке (вариант прозвища - Потык) лишен точной географической привязки. Страна царя Вахрамея Вахрамеича, куда отправляется богатырь Михайла с дипломатическим поручением, находится у "корбы темныи, грязи черныи". Корба - это ложбина поросшая дремучим лесом, а грязь - это болото; так что царство Вахрамея расположено где-то между пересеченной лесистой местностью и обширным болотом.

Правда, есть еще одно указание, позволяющее привязать рассматриваемый сюжет к реальной истории. Это мотивы змееборчества: Михайло Поток идет вслед за умершей женой Марьей Лебедью Белой в подземное царство, бьется там с подземной змеей и воскрешает Марью. "В благодарность" Марья пытается извести супруга. Это позволило исследователю Д.М.Балашову отнести корни данного сюжета к временам борьбы праславян со скифами и сарматами, "где брачный союз славян со степью таит в себе опасность гибели - поглощения главного героя".

Савроматы-сарматы жили первоначально в Поволжье и Южном Приуралье, но потом переселились в степи Причерноморья, вытеснив родственных им скифов.

Сарматы создали принципиально новую тяжеловооруженную конницу, которой вынуждена была уступить легкая скифская кавалерия. Это позволило им не только подчинить окрестные скотоводческие племена, но и богатое Боспорское царство, основанное греческими колонистами в 480 г. до н.э. на берегах Керченского пролива (Босфора Киммерийского). После прихода сарматов Боспорское царство превращается в Греко-Сарматское государство.

Сарматизация Босфора Киммерийского выразилась в распространении элементов сарматской культуры: сероглинистой лощеной керамики, зеркал сарматского образца, погребений по сарматскому обряду, со скрещенными ногами. В подобном случае стоит предположить, что рассмотренный Б.А.Рыбаковым сказочный сюжет о Девичьем царстве относится к Боспорскому царству времен сарматов. Тогда и Михайла Поток едет поиграть в "тавлеи золотые" к царю Вахрамею именно туда, в боспорский Пантикапей или в Танаис, где в то время (III в. н.э.) жила сарматская знать.

Тогда "грязь черная" и "корбы темныя" получают свое истолкование. Боспорское царство занимало территорию Керченского полуострова, Таманского полуострова, низовья реки Кубань, восточное Приазовье и устье реки Дон. Но в древности на месте современного Азовского моря существовало гигантское болото, названное греками Меотидскими топями. В настоящее время от этого болота остался Сиваш, Гнилое море. Во времена Боспорского царства участки открытой воды, пробитые течением Кубани и Дона, чередовались с заросшими камышом болотами. Это и есть "грязи черные", а под "корбами темными" именовались заросшие лесом лощины Керченского полуострова. Будущая жена Михайлы - Марья Лебедь Белая имеет дар оборотничества, и, обернувшись птицей, летает "по тихим заводям, а по тым зеленым по затресьям". Это соответствует описанию в древнегреческих "периплах" - лоциях для мореплавателей - западной оконечности Таманского полуострова. Тогда на его месте существовали отдельные острова - Киммерия, Фанагория, Синдика. Они были отделены от материка дельтой Гипаниса - современной Кубани - которая впадала в древности не только в Азовское, но и в Черное море. В дельте существовало много островов и лиманов, покрытых тростником. (См. Карту 2. Северное Причерноморье во времена Боспорского царства. )

Но самые интересные наблюдения по исторической географии древнерусского эпоса можно сделать на примере сюжетов о Святогоре, центральной фигуре древнейшей былинной богатырской троицы. Недаром Святогор-богатырь выступает прямым предшественником Ильи Муромца и передает ему часть своей непомерной мощи.

Прежде всего, как явствует из текстов былин, Святогор был связан с Кавказом, или, точнее, с территорией древних Армении и Урарту:

"Тут садился Святогор на добра коня

И поехал по чисту полю

Он ко тым горам Араратским...

И поехал он да по Святым горам,

По Святым горам да Араратским".

При этом Святогор - богатырь отнюдь не русский, а в его речи Святые горы противопоставляются Святой Руси:

"Мне не придано тут ездить на Святую Русь

Мне позволено тут ездить

По горам да по высоким

Да по щелейкам по толстым".

Примечательна сцена встречи двух богатырей. Встретив Илью Муромца, Святогор выясняет: "Ты коей земли, да ты коей орды", и узнав, что Илья - "богатырь святорусский" - вызывает его на поединок. Однако, это не свидетельство враждебности. Скорее, Святогор только русских богатырей считает равными себе. Выслушав учтивую и уважительную речь Ильи Муромца, Святогор отказывается от поединка и предлагает: "А поездим ко со мной да по Святым горам".

"И поехали оне да не в чисто поле

А поехали оне да по Святым горам

По святым горам да Араратским,

Прискакали на гору Елеонскую".

Елеонская гора, или гора маслин, Масличная, расположена к востоку от Иерусалима, и отделена от города Кедронской долиной. Она играла важную роль в священной истории, описанной в Библии. Впервые она упоминается при рассказе о бегстве царя Давида во время восстания его сына Авессалома. Здесь же Иисус Христос молился о чаше в Гефсинманском саду. Для нас же важно, что в сознании былинных сказителей два места библейской истории - Арарат и Елеонская гора - сливаются воедино. Ниже будет показано, что это не случайно.

Именно на Елеонской горе подстерегает Святогора его судьба:

"На горы на Елеонския

Как стоит тута дубовый гроб;

Как богатыри с коней спустилиси

Они ко гробу этому да наклонилиси".

Продолжение общеизвестно и не нуждается в подробном пересказе... Так кто такой Святогор? Какой древний народ, какое государство он представляет? Можно предположить, во первых, что этот народ много старше славян, раз Илья Муромец при Святогоре находится на положении младшего брата; во вторых, что речь все же идет о родственниках славян, индоевропейцах. А географическая привязка к святым Араратским горам наводит на мысль, что Святогор может быть ваном (Ванское царство, Виатна - самоназвание Урарту) или неситом (самоназвание хеттов, по имени их первой столицы), поскольку Хеттская держава располагалась рядом с Араратом, на Анатолийском нагорье Малой Азии. Оба указанных государства существовали в описанном в былине географическом районе, имели силы бороться с могущественнейшими державами своего времени - Ассирией и Египтом и прекратили свое существование из-за агрессии более диких кочевых народов. Это сочетается с образом Святогора - бесполезной силы запертой в горах и погибшей совершенно напрасно:

"Схоронил он Святогора да богатыря

На той горы на Елеонскии.

Да тут Святогору и славу поют,

А Ильи Муромцу да хвалу дают".

Интересно следующее наблюдение за текстом былины: путь Святогора и Ильи Муромца от Арарата к Елеонской горе лежит точно на юг. Но именно сюда, в район восточного побережья Средиземного моря совершали свои походы хетты в эпоху Нового Хеттского царства (1450-1200 гг. до н.э.). Именно здесь произошла между хеттами и египтянами битва при Кадеше в 1284 году до н.э. И, наконец, после развала Хеттской державы некоторые группы хеттов ушли на юг, на территорию современной Сирии, и образовали там новые города-государства, например, Кархемиш. Именно поэтому археологи XIX века долгое время не могли обнаружить центр хеттской цивилизации: следуя указаниям Библии, они упорно искали его в Северной Сирии. Так что не даром былинный Святогор находит свою смерть на Святой земле, у Иерусалима. (См. Карту 3. Области расселения хеттов. )

Даже то, что в былине рядом с горой Елионской не упоминается город Иерусалим, исторически обосновано. Во времена хеттов и Рамзеса II такого города еще не существовало. На горе Сион стояла крепость Иевус ханаанского племени иевусеев. Это племя покорил только царь Давид, после чего заложил Иерусалим.

Былины донесли до нас еще один интересный эпизод о приключениях Святогора, а именно, историю его женитьбы. Начинается сюжет с того, что Святогор едет в "Сиверные", то есть Северные горы, где стоит кузня чудесного кузнеца, кующего человеческую судьбу. Можно предположить, что это образ Кавказского хребта, который по отношению к Армении и Анатолии действительно расположен на севере. В рассматриваемую историческую эпоху Кавказ был важнейшим центром металлургической промышленности, и от торговых отношений с ним зависели судьбы многих стран и народов. Чудесный кузнец объявляет Святогору:

"А твоя невеста в царстве Поморском,

В престольном городе

Тридцать лет лежит в гноище".

Чтобы избежать несчастливой судьбы, Святогор решает убить невесту и сухопутным путем отправляется в царство Поморское, в престольный город. Найдя девицу, лежащую в гноище, он бьет ее ножом в грудь, и откупается от убийства, оставив на столе пятьсот рублей.

Но девица не погибает от удара ножа. Наоборот, после ухода Святогора с ней происходит чудесное исцеление: с кожи спадает короста. А на оставленные богатырем деньги она начинает большую морскую торговлю, быстро богатеет, строит флот, и по Синему морю едет торговать в "город великий на Святых горах", где воссоединяется со своим женихом - Святогором.

В этом сюжете, прежде всего, бросаются в глаза параллели с рассмотренным ранее сюжетом встречи Святогора с Ильей Муромцем. Илья Муромец "сидел сиднем" тридцать три года, невеста Святогора лежала "во гноище" тридцать лет. Оба получают чудесное исцеление. Встретив Илью, Святогор сначала вызывает его на поединок, а потом называет младшим братом. Во втором сюжете Святогор сначала решает зарезать свою суженую, но потом женится на ней. В обоих случаях мы имеем дело с по разному переработанным древним поэтическим сюжетом, иносказательно повествующем о заключении союза между двумя древними народами или государствами. При этом одно из них, по былине - более молодое, находится в плачевном состоянии, и нуждается в военной (меч) и экономической (деньги) помощи.

Где же расположено Поморское царство? Святогор отправляется в это место сухопутным путем от Северных (Кавказских) гор. Богатая невеста снаряжает, в свою очередь, флот для поездки в город Святогора. Это дает нам основание предполагать, что оба города находятся на одном полуострове, при этом один - на побережье, а другой - поблизости от побережья. Остается вспомнить, какой город на побережье Малой Азии был центром транзитной морской торговли, страдал от военных набегов и нуждался в помощи сильного соседа. Итак, следует считать престольным городом Поморского царства Трою-Иллион. В былине он выступает в образе богатой невесты могучего жениха. В таком сказочном виде до нас дошли сведения о заключении союзного договора между Иллионом и Хаттусой - столицей Хеттской державы. Не является ли тогда упоминание о тридцатилетней болезни невесты иносказанием о многолетней осаде Трои?

Гуларян А.Б.

кандидат исторических наук

доцент кафедры истории
Орловского аграрного университета

Русский эпос

Былины

К жанрам народного творчества относится русский устный эпос: песни, сказания, предания повествовательного характера, произведения о событиях из жизни героев, которые создавались устным путём, исполнялись и запоминались на слух. Эпос - героическое народное сказание, которое создалось странствующими певцами или народом.

Эпос претендует не только на объективность, но и на правдивость своего рассказа, при этом его притязания, как правило, принимаются слушателями.

Самым древним видом устного эпоса, сохранившимся в народной памяти на протяжении многих столетий, являлись былины - песни большого объёма, состоящие из нескольких сот, иногда тысяч стихов.

Былины - русские народные эпические песни о подвигах легендарных богатырей. Основой сюжета былины является какое-либо героическое событие, либо примечательный эпизод русской истории.

Народное название былины -- старина, старинушка, подразумевающее, что действие, о котором идёт речь, происходило в прошлом.

Читая былины, мы погружаемся в особенный мир: он населён персонажами, непохожими на реальных людей; в нём происходят необычайные события, которые в действительном мире происходить не могли; он полон вещей, которые обладают чудесными свойствами. Это, с современной точки зрения, мир фантастический.

Внимание к былинному наследию особенно возросло и усилилось в связи с открытием факта бытования и живого исполнительства былин на русском европейском Севере в середине XIX века.

За 150-летнюю историю научного изучения эпоса, определились основные пути и наиболее существенные темы.

В былине сконцентрирован, поэтически и философски осмыслен, художественно засвидетельствован богатый исторический опыт народа.

Былины написаны тоническим стихом, в котором может быть разное количество слогов, но приблизительно одинаковое количество ударений. Некоторые ударные слоги произносятся со снятым ударением. При этом не обязательно, чтобы во всех стихах одной былины сохранялось равное количество ударений: в одной группе их может быть по четыре, в другой -- по три, в третьей -- по два. В былинном стихе первое ударение, как правило, попадает на третий слог от начала, а последнее -- на третий слог от конца.

Как скакамл-то Ильям да со добрам коня,

Припадамл-то он ко мамтушке сыромй земле:

Как стучимт ведь мамтушка сырам земля

Да под томй же как сторомнушкой востомчной.

Термин "былины" введён Иваном Сахаровым в сборнике "Песни русского народа" в 1839 году, он предложил его исходя из выражения "по былинам" в "Слове о полку Игореве", что значило "согласно фактам".

Для объяснения происхождения и состава былин существует несколько теорий:

1. Теория мифологическая видит в былинах рассказы о стихийных явлениях, в богатырях -- олицетворение этих явлений и отождествление их с богами древних славян.

2. Теория историческая объясняет былины как след исторических событий, спутанных порой в народной памяти.

3. Теория заимствований указывает на литературное происхождение былин, причём одни склонны видеть заимствования через влияние Востока, другие -- Запада.

В итоге -- односторонние теории уступили место смешанной, допускающей в былинах присутствие элементов народного быта, истории, литературы, заимствований восточных и западных.

Былины являются эпическими песнями о русских богатырях; именно здесь мы находим воспроизведение общих, типических их свойств и историю их жизни, их подвиги и стремления, чувства и мысли. Все былины, кроме единства описываемого предмета, характеризуются ещё единством изложения: они проникнуты элементом чудесного, чувством свободы и духом общины.

В "Истории Русской Словесности" Галахова приведена статистика о количестве былин. Одних былин киевского цикла собрано: в Московской губернии -- 3, в Нижегородской -- 6, в Саратовской -- 10, в Симбирской -- 22, в Сибири -- 29, в Архангельской -- 34, в Олонецкой -- до 300. Всех вместе около 400, не считая былин новгородского цикла и позднейших (московских и других). Все известные нам былины по месту своего происхождении делятся на: киевские, новгородские и общерусские (более поздние).

Нельзя смотреть на эти былины как на рассказы о событиях, действительно имевших когда-то место в таком именно виде.

Большая древность былин доказывается тем обстоятельством, что изображается в них политика ещё оборонительная, а не наступательная. Хотя между сюжетами былин есть и такие, которые можно возвести к эпохе доисторического сродства индоевропейских преданий, тем не менее, всё содержание былин, а в том числе и эти древнейшие предания представляется в такой редакции, которая может быть приурочена только к положительно историческому периоду.

Деятельность дружины, выраженная в подвигах её представителей-богатырей, и есть предмет былин. Как дружина примыкала к князю, так и действия богатырей всегда стоят в связи с одним главным лицом.

Былины пели скоморохи и гудошники, приигрывая на звончатых яровчатых гуслях или гудке, слушали же их в основном бояре, дружина.

Содержание былин теперь мифическое, а форма -- историческая, в особенности же все типические места: имена, названия местностей и т.д.; эпитеты соответствуют историческому, а не былинному характеру лиц, к которым они относятся. Но первоначально содержание былин было совсем другое, а именно действительно историческое. Остались неприкосновенными типические места, а все остальное со временем изменилось.

Весь русский народный эпос насквозь проникнут христианско-мифологическими сказаниями. Новые заимствования отодвинули на второй план древний материал, и былины, поэтому можно разделить на три разряда:

ь На песни с очевидно заимствованным библейским содержанием;

ь На песни с заимствованным первоначально содержанием, которое, однако, обработано более самостоятельно;

ь На песни вполне народные, но заключающие в себе эпизоды, обращения, фразы, имена, заимствованные из христианского мира.

В центре былин -- образы богатырей, наделённых высокими моральными качествами, самоотверженно преданных Родине. В образе любимого богатыря Ильи Муромца народ создал поэтическую биографию крестьянского сына с его спокойной уверенностью в себе и чуждой аффектации силой. Он стоит во главе богатырской заставы, преграждающей путь врагам (эта тема формировалась ещё в условиях монгольского нашествия). Столь же поэтичны образы и др. богатырей, охраняющих родную землю, -- Добрыни Никитича и Алеши Поповича. Это богатыри героического жанра. Значительная часть героических былин посвящена теме социальной борьбы. Герой борется с князем и боярским окружением за своё попранное достоинство, возглавляет протест неимущих и простолюдинов. Тема защиты Родины закономерно слита в былинах с темой народной жизни и труда. Так, первый подвиг, который совершил Илья Муромец после исцеления, это корчёвка пней и расчистка поля для пашни.

Особой художественной формой и способом поэтизации героев обладают былины новеллистические. Отсутствуют открытые схватки, бой, военное столкновение. Есть бытовой эпизод встречи, спора, сватовства или какого-либо иного происшествия. В былине о Вольге и Микуле Селяниновиче отразилась извечная мечта трудового народа о лёгкой пахоте, о труде, обеспечивающем жизнь.

Существуют сказочные былины, для них характерны типичные образы и ситуации волшебной сказки. Так в былине "Садко" присутствует волшебный даритель, посылающий герою со дна Ильмень-озера чудесный дар (волшебное средство) - рыбку с золотыми перьями. Этот дар позволяет ему выиграть богатый заклад у новгородских купцов. Садко, подобно сказочному герою попадает в подводное царство. Где ему предлагают выбрать невесту среди дочерей морского царя. А героя другой сказочной былины - Михайло Потыка - закапывают вместе с умершей женой. Но, будучи погребён, он предусмотрительно припасёнными металлическими прутами убивает змею, пытающуюся его погубить.

Былины являются важнейшими эпическими жанрами русского фольклора. Они отображают жизнь в значительных типических обобщениях, широко используя художественный вымысел, элементы фантастики. Как и во всех эпических жанрах искусства слова, те или иные события в былинах раскрываются прежде всего в образах, через показ их взаимоотношений и поступков. Важнейшую роль в былинах выполняет сюжет. Сюжеты былин различны по своему конкретному содержанию, но для них характерны и некоторые общие, типологические черты. Одна из таких жанрово-типологических черт -- одноплановость, или однолинейность, развития сюжета. Как правило, в былине в такой временной последовательности развивается одна сюжетная линия, связанная главным образом с раскрытием её основного образа -- героя-богатыря.

Главные герои былин -- богатыри, наделенные идеальными качествами человека (невероятная физическая сила, смелость, высокие нравственные качества и т. д.).

Былина развивается по принципу наибольшего выделения главного героя, и поэтому действие былины концентрируется вокруг богатыря, его судьбы. Уже начиная былину, и сказители, и их слушатели понимали и знали, что русский богатырь обязательно должен победить. Представляется, что в таком положении, когда никто не сомневался в победе русского богатыря, не было никакой необходимости описывать его бой с противником подробно, создавать ненужные сомнения в исходе боя и т. п. Краткое описание боя богатыря -- своеобразное проявление трезвости рассудка и здравого художественного чутья сказителя.

Кульминацией в сюжете былин является описание сражения или иного состязания богатыря с противником.

И здесь можно отметить яркую жанровую специфику былины.

В былине описание сражения (состязания) богатыря с противником всегда очень краткое, победа богатырю всегда дается очень легко.

Врага богатырь всегда побеждает сам, без какой-либо посторонней помощи.

В былине может быть и два богатыря, две линии в развитии сюжета (например, былина "Добрыня и Алеша"). Но эти две сюжетные линии не могут развиваться одновременно, параллельно.

В основе былин -- важные, очень значительные, на взгляд сказителя, создателя былин и его слушателей, общественные явления, события, имеющие большое национально-историческое значение.

Былина живет до тех пор, пока в реальность и достоверность её содержания полностью верят и сказитель, и его слушатели.

Илья Муромец и Поганое Идолище

Во стольном во городе во Киеве

У ласкового князя у Владимира

А явилося чудо неслыханное:

Наехало Идолище поганое,

Со своей ли ратью силой великою.

Владимир, зная, что никого из богатырей нет поблизости, пугается и приглашает его к себе на пир. Илья Муромец, который в это время находится в Царь-граде, узнает про беду и тотчас отправляется в Киев. По дороге он встречает старца пилигрима Ивана, берет у него клюку и меняется с ним одеждой. Иван в платье богатыря идёт на пир к князю Владимиру, а Илья Муромец приходит туда же под видом старца.

"Солнышко Владимир столько-киевский!

"Принимай калику перехожую,

Корми-ка ты калину досыта,

Пои-ка ты калику допьяна".

Илью пустили.

Идолище поганое:

"Ай же ты, калика русская,

Русская калика, перехожая!

Скажи-ка, калика, не утаи себя,

Какой есть у вас на святой

Руси Старый казак Илья Муромец?

Велик ли он ростом собою есть?"

Узнав от старца, что богатырь Илья Муромец ест и пьёт совсем немного по сравнению с богатырями татарскими, Идолище насмехается над русскими воинами. Илья Муромец, переодетый пилигримом, вмешивается в разговор с издевательскими словами о прожорливой корове, которая так много ела, что от жадности лопнула. Идолище хватается за нож и бросает его в богатыря, но тот ловит его на лету и срубает Идолищу голову. Потом выбегает во двор

А поганых татаровей охаживать,

А прибил он всех поганых татаровей,

Не оставил поганых на семена,

А очистил Илья Муромец да Киев град,

Он избавил солнышка Владимира

От того было полону великого.

Тут же Илье Муромцу и славу поют.

Эпос практически всегда историчен. Русский героический эпос вобрал в себя мотивы и образы, сложившиеся еще в общеславянскую, праславянскую и даже дославянскую (общеиндоевропейскую) эпохи.

Вслушаемся и вдумаемся в само слово «богатырь». Имеет оно происхождении от слова «Бог», корни которого в индоарийских языках, в частности – в древнеиндийском и древнеперсидском, где оно означает «повелитель, счастье». Отсюда и «богатство», которое «от Бога», и «богатырь» – боец, воин «от Бога», защитник и добытчик счастья (вторая часть слова «тырь» имеет, скорее, тюркоязычное происхождение, отсюда и «батыр» – сильный человек, храбрец, и «тырить» – добывать).

Главные качества богатыря – воинская доблесть и старания его по защите родной земли. Это отражало действительность того времени. Достоинства богатыря проверяются в сражении, в неравном бою. С этим связана и композиция былины, кульминационным событием которой будет именно сражение, красочно насыщенное преувеличениями.

По мнению видного русского историка С.М. Соловьева, «история России, подобно истории других государств, начинается богатырским или героическим периодом... Старая русская песня очень хорошо определяет нам лучшего человека, богатыря или героя: “Сила-то по жилочкам так живчиком и переливается, грузно от силушки, как от тяжелого беремени...» Мужи, или богатыри, своими подвигами начинают историю; этими подвигами их народ становится известен у чужих народов; эти же подвиги у своего народа становятся предметом песен, первого материала исторического… Самый рассказ о подвигах богатыря-чародея приобретает чудодейственную силу, море утихает, когда раздается песня о богатыре: “Тут век про Добрыню старину скажут, синему морю на тишину, вам всем, добрым людям, на послушанье”. Это старинное форменное присловье показывает нам, что богатырские песни впервые раздавались на тех лодках, от которых Черное море прозвалось Русским. Племена исчезают в первый, богатырский, период; вместо них являются волости, княжения с именами, заимствованными не от племен, а от главных городов, от правительственных, стянувших к себе окружное народонаселение центров… Но перемены этим не ограничились: вследствие геройского, богатырского движения, далеких походов на Византию явилась и распространилась новая вера, христианство, явилась церковь, еще новая, особая часть народонаселения, духовенство; прежнему родоначальнику, старику, нанесен был новый, сильный удар: он потерял свое жреческое значение; подле него явился новый отец, духовный, священник христианский... Вообще движение русской истории с юго-запада на северо-восток было движением из стран лучших в худшие, в условия более неблагоприятные».

Пир богатырей у ласкового князя Владимира. Художник А.П. Рябушкин

Вот в этих-то условиях возник и расцвел на Руси богатырский эпос. Былинные герои живут в многослойном эпическом мире, вместившем в себя и реальные события, и личности из истории Руси, и еще более архаичные представления праславян, сохранившиеся только в устных преданиях старины глубокой.

Название «былины» установилось за русскими народными эпическими песнями и сказаниями о богатырях и добрых молодцах, в которых описываются их подвиги и деяния.

Каждая из этих песен и сказаний говорит обычно об одном эпизоде жизни одного богатыря, и, таким образом, получается ряд песен внешне отрывочного характера. Все былины, кроме единства описываемого предмета, характеризуются единством построения. Независимый дух былинного русского эпоса является отражением старой вечевой свободы, сохраненной богатырями, вольными казаками и свободными крестьянами, не захваченными крепостным правом. Дух общины, воплощенный в былинах, соединяет русский эпос и историю русского народа.

Следует обратить внимание на то, что все былины русского народа сохранились только у великорусов, а в Белоруссии и в Украине, которые были под властью западников – католического Польско-Литовского государства, не осталось своих былин.

Первые былины были сложены еще до Крещения Руси и носили черты очень древнего языческого эпоса, хотя в последующем все они в той или иной степени христианизировались. Из героев былин к дохристианскому циклу принадлежат Святогор, Микита Селянинович, Вольга... Порой языческое влияние чувствуется и в былинах более позднего происхождения (встреча Ильи Муромца со Святогором).

Святогор несравненно превосходит Илью Муромца по силе и духу. О нападении Муромца Святогор говорит: «Как русские мухи-то кусаются», – то есть ознаменовал он собой давнюю мощь языческого индоевропейского единения, а может быть, саму Природу. Целый ряд сравнений убеждает нас в том, насколько Илья Муромец меньше и слабее: и удары его легендарной палицы для Святогора – что мухи укус, и сам-то Илья со своим конем богатырским умещается в кармане (мешке) у Святогора. Напомним, что еще сильнее Святогора, по одной из былин, оказался крестьянин Микулушка Селянинович, который с собой в сумочке тяги земные носил.

Волга Всеславьевич. Художник А.П. Рябушкин

Для героических киевских былин периода христианства Святогор – глубокое прошлое. Он не совершает никаких подвигов, никуда не торопится. Ему никто не нужен. Святогор – воплощение замкнутой на себя первичной общины. В образе Святогора огромная мощь ведийской культуры языческой Руси. Наступила светлая эпоха христианства – Ночь Сварога, и перестала носить Святогора Мать Сыра Земля. Обратился Святогор в камень до часа назначенного, а силу свою Илье Муромцу, богатырю православному, передал. Передал, но не всю, а часть лишь малую. «А то и тебя Мать Сыра Земля носить не станет...», поскольку человек не может вместить всей силы природы, христианин не может вместить в себя языческую суть. Той же силе, что Илье досталась от Святогора, как гласит предание, «на бою смерть не писана», нельзя ее победить. Можно лишь самим распродать, разбазарить, пропить да прогулять по кабакам...

В древних сказаниях упоминается языческий богатырь Вольга Святославович (Волх Всеславич), с пяти годков обучавшийся хитростям-мудростям, знанию всяких языков разных (животных), умеющий оборачиваться, принимая облик различных зверей, птиц и рыб. Древен былинный образ Волха Всеславича. Он – волх, умеющий ворожить, он – витязь-волшебник, по преданию, родившийся от змеи, что являлось признаком мудрости, он – оборотень-волкодлак, обладаюший способностью оборачиваться в кречета (сокола), хорта (волка), тура, муравья.

В былине о Волхе Всеславьевиче, которая дошла до нас в ранней записи (середина XVIII в.), «оборотничество» героя изображено как вполне действительное явление:

Он обвернется ясным соколом,

Полетит он далече на сине море,

А бьет он гусей, белых лебедей...

Он обвернется ясным соколом,

Полетит он ко царству Индейскому.

И будет он во царстве Индейском,

И сел он на полаты царские,

Ко тому царю Индейскому,

И на то окошечко косящетое...

Сидючи на окошке косящетом,

Он те-та да речи повыслушал,

Он обвернулся горносталем,

Бегал по подвалам, по погребам,

По тем по высоким теремам,

У тугих луков тетивки накусывал,

У каленых стрел железцы повынимал...

Илья Муромец. Художник А.П. Рябушкин

Гробница Ильи «из города Мурома» в Киево-Печерской лавре

А вот князь Игорь в «Слове» бежит из плена:

Игорь князь поскочи горностаем к тростию,

И белым гоголем на воду,

Возвержеся на борз комонь,

И скочи с него босым волком,

И потече к лугу Донца,

И полете соколом под мглами,

Избивая гуси и лебеди...

Наряду с Вольгом упоминается легендарный Всеволод Полоцкий, о нем в Лаврентьевской летописи говорится: «его же роди мать от волхованья…», упоминается как волкодлак (оборотень) он и в «Слове о полку Игореве» (во второй половине ХI века). Главными действующими лицами киевских былин являются богатыри-воины, защищающие Русь от посягательств иноверцев и иноземцев.

Илья Муромец стал центральной фигурой киевского богатырского цикла да и всего русского эпоса. Мало кто воспринимает этого богатыря как реальное историческое лицо, человека, жившего приблизительно в XI – XII веке, причисленного Православной церковью к лику святых. Первоначально Илью захоронили в богатырском приделе Софийского собора. В свое время подробное описание разрушенной гробницы воина составил посланник австрийского императора Эрих Ляссота. Причем его гробница располагалась в одном храме с Ярославом Мудрым и княгиней Ольгой, что само по себе говорит о многом. В дальнейшем его мощи «перекочевали» в Киево-Печерскую лавру, где почивают нетленно в пещере. Первые исторические свидетельства почитания преподобного Илии Муромца относятся к концу XVI века.

По результатам современной экспертизы останков богатыря, умер он в возрасте 40 – 55 лет. С причиной смерти специалисты согласны безоговорочно – обширная рана в области груди. В данном случае можно смело утверждать, что былинный герой погиб в бою.

Родившись в селе Карачарове близ Мурома (или Муровска, расположенного между Киевом и Черниговом на реке Десне) «без рук, без ног», он сидел «сиднем» на печи «тридцать лет и три года», пока его не исцелили калики перехожие. Калики предостерегали Муромца от поединков с древним, изначальным богатырем Святогором, с родом Микуловым и самим Микулой Селяниновичем, со змеиным сыном Вольгой Сеславичем (Волхом или Змеем Огненным Волком, который дал свое имя реке Волхов, протекающей через Новгород). Исцеленный от немощи Илья выкорчевал вековые дубы и построил крепкую ограду, а затем собрался в Киев, ко двору князя Владимира. Наставляя сына в дорогу, мать наказала ему не проливать кровь. По дороге Муромец все же преступает материнский завет, уничтожая врагов, обижающих землю Русскую. Нарушение родительского наказа лишает богатыря возможности вернуться под отчий кров. Взамен он приобретает иную мать – «сыру землю» (Святую Русь).

В Смутное время прославился один из тогдашних самозванцев – Илейка Муромец, возглавлявший в 1605 году отряды донских и волжских казаков и обещавший «свободы» простому люду. «Сплетение» героя древнего эпоса и казачьего предводителя, скорее всего, и породило представление об Илье как о муромском уроженце и «старом казаке».

Богатырь Илья в народном восприятии слился с образом Ильи-пророка. Народная вера также связывает Илью-пророка с матерью сырой землей и ее плодородием. После Ильина дня начиналась жатва. Крестьяне в Ильин день не работали на поле и в саду из страха, что разгневанный святой, которому люди своей работой помешали очистить землю от скверны, может напустить на землю за грехи людские засуху и пожары. Пророк-громовержец, по народным поверьям, сойдет с Небес на землю в конце времен:

Как сойдет с неба Илья-пророк,

Загорится матушка сыра земля,

С востока загорится до запада,

С полуден загорится до ночи,

И выгорят горы с раздольями,

И выгорят лесы темные,

И сошлет Господь потопие,

И вымоет матушку сыру землю,

Аки харатью белую,

Аки скорлупу яичную,

Аки девицу непорочную.

Три богатыря. Художник В.М. Васнецов

Вокруг Муромца, если рассматривать былинный эпос в целом, выстраивается система образов, связанных с народными судьбами: Святогор и Микула Селянинович (троичное единство).

Число «три» со времен глубокой древности имеет особое, магическое значение. В сказке всегда действует закон троичности: в семье три брата, три сестры, герой трижды наносит удар по врагу, у Змея три головы (или число, кратное трем). Все важные события случаются три раза, герой получает три задания.

Так, почти за каждым шагом былинного героя стоит сакральная символика древнего воинского культа. Три старца ведуна поднимают на ноги немощного Илью Муромца с помощью ковша ключевой воды. «Классических» богатырей тоже трое. Крестьянин Илья Муромец по возрасту, происхождению и поведению противопоставлен Алеше Поповичу, а единство богатырского воинства зиждется на едином центре притяжения (Святая Русь – Киев – князь Владимир) и на миротворческом посредничестве Добрыни Никитича – представителя княжеской власти.

Илья Муромец и Соловей-разбойник. Лубок

Главнейшие сюжеты былин об Илье Муромце следующие:

1. Илья получает богатырскую силу.

Просидев сиднем долгие годы, немощный на ноги Илья получает силушку богатырскую чудесным образом от калики перехожего – божьего странника, фигуры, столь хорошо на Руси известной и столь любимой русским народом. В Толковом словаре Владимира Даля «калика» определяется как «паломник, странник, богатырь во смирении, в убожестве, в богоугодных делах... Калика перехожий – странствующий, нищенствующий духовный богатырь». В те давние времена по весям России бродили и скоморохи-язычники, и торговцы-офени, калики перехожие, монахи, юродивые и просто нищие. Все они и составляли Русь бродячую, которая издревле Руси оседлой, хозяйственной приносила новости и знания.

Черты странничества есть и в поведении самого Ильи. У него нет ни постоянного дома, ни хозяйства, он не связывает себя никакими житейскими попечениями и заботами, презирая богатство и славу, отказываясь от чинов и наград.

Говорят ему калики перехожия:

Ростени теперь росправь свои-ти ножки резвыя,

Ты сойди теперь со печки, они понесут тебя,

Понесут тебя, удержат ножки резвыя...

2. Былина об Илье и Святогоре (Смерть Святогора).

3. Поездка Ильи Муромца в Киев.

Отправляясь из родных краев на службу ко двору князя Владимира, он подъезжает к Чернигову и снимает осаду «силушки черным-черно», получив от мужичков черниговских благоговейное величание: «Ай, ты славный богатырь да святорусский». Затем по дороге в Киев он побеждает Соловья-разбойника, Одихмантьева сына (имеющего легко узнаваемое половецкое происхождение). «Соловьями» на Руси называли в то время разбойников вообще, потому что отряды грабителей общались в лесу друг с другом с помощью пересвиста. Пение соловьев в лесу не сулило проезжим купцам ничего хорошего. Судя по всему, именно Илья Муромец руководил карательной операцией по очистке Черниговской дороги от «соловьев». Это принесло ему популярность среди киевских и черниговских купцов.

По другой версии, Илья усмирил непокорное селение язычников, живших в районе современного Вышгорода под Киевом, по дороге на Чернигов. Еще в начале века крестьяне уверенно показывали курган, где был похоронен князь этого племени Соловей.

Победив его и приторочив к стремени, Илья приезжает в Киев, где Владимир-князь только что «вышел со Божьей церкви». Поначалу князь не верит Илье Муромцу, что смог тот с Соловьем-разбойником совладать, обзывая Илью уничижительно: «Мужичище-деревенщина». Пришлось заставить Соловья свистнуть. После того как способности разбойника подтвердились и князь «испужался», Илья во чистом поле срубил Соловью буйну голову, тем самым совладав с угрозой со стороны кочевых племен.

4. Илья Муромец и Калин-царь.

Этот сюжет еще можно назвать «Ссора Ильи с князем». Князь прогневался на Илью и посадил старого казака в погреб холодный (казаком Илья стал в период Смутного времени, так что это свидетельствует о поздней редакции былины). Былина не сомневается в правомочности княжеского поступка (уже формируется взгляд на божественное происхождение самодержавной власти), но осуждает его неразумность и поспешность. Но тут «собака Калин-царь» идет на Киев. Расплакавшись, раскаивается князь, что сгубил Илью. Но, оказывается, Илья жив – предусмотрительная дочь князя Опракса велела его в темнице холить и кормить. Илья обиды не помнит и обещает спасти православных от поганых. Когда Илья увидел, что силе поганой конца-краю нет, он решил обратиться за помощью к сотоварищам по служению – к святорусским богатырям. Он приезжает к ним на заставу и просит помощи. Этот сюжет интересен тем, что доказывает существование целого сословия богатырей-защитников и распространенность державного богатырского послушания. Сперва богатыри помогать князю отказываются. При этом старший из них, Самсон Самойлович, крестный батюшка самого Ильи Муромца, объясняет это так: «У него ведь есте много да князей-бояр, кормит их, да поит, да и жалует. Ничего нам нет от князя от Владимира». Но обида богатырей держится недолго, и, когда Илья, изнемогая в бою, вновь просит помощи, они вступают в битву и плененного «собаку Калина-царя» ведут по совету Ильи в Киев к Владимиру-князю.

То есть богатыри русские – не служки князя, в былинах всячески подчеркивается их независимость. Они готовы сражаться с врагом, но только – в чистом поле (эпический символ свободы) и не ради князя, а ради сохранения земли русской.

5. Илья Муромец на заставе богатырской.

Заставы богатырские, как и дорожки прямоезжие, – отражение вполне реальной исторической действительности. Именно такие заставы ограждали Русь от набегов со стороны Дикого поля. И так было не только во времена Киевской и докиевской Руси, но и в более отдаленные времена, когда в Приднепровье проходили оборонительные линии против набегов степняков.

Между тремя богатырями на заставе была установлена казачья субординация:

Под славным городом под Киевом,

На тех на степях Цицарских,

Стояла застава богатырская,

На заставе атаман был Илья Муромец,

Податаманье был Добрыня Никитич млад,

Есаул Алеша – поповский сын.

В этих былинах метафорично описываются битвы воеводы Ильи со степняками. Если провести исторические параллели, то четко прослеживаются войны Владимира Мономаха с половцами. В 1096 г. войска Владимира и Святополка сняли осаду с Переяслава; в 1103 г. половцам было нанесено поражение на реке Молочной; в 1107 г. под Лубнами были разгромлены войска хана Боняка; в 1111 г. половцы потерпели поражение на реке Сальнице. Наконец, в 1117 г. они признали себя младшими партнерами киевского князя.

6. Бой Ильи Муромца с заезжим богатырем-похвальщиком.

Былина описывает битву Ильи с Великим Жидовином, заканчивающуюся победой русского богатыря.

Выехал в поле Илья, вызвал Жидовина на бой. Долго борются противники, один другого одолеть не могут.

Вдруг у Ильи «левая ноженька ускользнулася». Он упал, Жидовин – на него! Хочет пороть ему белую грудь. Вспоминает Илья:

Написано было у святых отцов,

Удумано у апостолов:

Не бывать Илье в чистом поле убитому.

И – втрое у него силы прибыло!

Придала Илье силы уверенность,

Что ему не положено умереть в бою.

Пособрался он, понатужился,

Вскинул Жидовина на воздух,

Ударил оземь, потом отрубил ему голову,

Вздел ее на копье свое булатное…

Существуют достоверные исторические события, которые могли послужить отправной точкой для сюжета. Одно из них – разгром Хазарского каганата в 965 г., верхушка которого, как известно, исповедовала иудаизм.

В другом варианте Илья встречается в бою со своим «неузнанным» сыном Сокольником, которого сверстники дразнили, как внебрачного, Сколотным, а, как известно, сколоты (скифы-земледельцы) были одними из предков славян. Здесь могут сказываться мотивы междоусобицы на Руси.

7. Илья Муромец и Идолище поганое.

В этом былинном сюжете описываются реальные исторические события: хождение русских богатырей и калик в Царьград, падение столицы Византийской империи, а также борьба с язычниками (людьми, придерживающимися дохристианской веры предков) в землях новгородских и победа над ними.

8. К XVII в. относят появление одной из последних былин о Муромце – «Илья и голи кабацкие». Здесь описывается конфликт между богатырем – «деревенщиной» и Владимиром Красное Солнышко. Богатырь стал неугоден двору князя, который не пригласил Илью на пир. Муромец в отместку посшибал с церквей золотые кресты и маковки, снес их в кабак и пропил вместе с голью кабацкой. Эта былина была сложена по свежим воспоминаниям о недостойном поведении русской «верхушки» и части духовенства в Смутное время, когда народ осознавал себя единственным защитником веры христианской и церквей Божьих на Руси.

Алеша Попович. Художник А.П. Рябушкин

Народный сказитель, использующий сюжет былины, безусловно, привносит и собственное понимание происходящего, отражая все-таки действительность. Достоверно известно, что, например, за легендарной личностью Алеши Поповича стоят сразу два реальных исторических лица – Ольбег Ратиборич и Александр Попович. Это установлено благодаря сопоставлению эпической событийности с реальными историческими фактами. Опознан и противоборец Алеши, былинный Змей Тугарин – это половецкий хан Тугоркан.

Былина «Алеша Попович и Тугарин» начинается с того, что Алеша со товарищи собираются в Киев «добрым молодцам на выхвальбу». Войдя в княжеские палаты, они не только «крест кладут по-писаному, поклон ведут по-ученому», как делал в иных былинах представитель княжеского сословия Добрыня (и не делал представитель народа Илья Муромец), но и «молитву творят, да все Исусову». Владимир пригласил Алешу на почетное место, но молодой богатырь заявил, что сам выберет, куда сесть, и... полез на печку под трубное окно, как и подобает народному богатырю. Тем временем в княжескую палату явился Тугарин, который «Богу собака не молитче, да князю со княгиной он не кланетче, князьям и боярам он челом не бьет». Алеша не стерпел и стал с печки осуждать поведение незваного гостя.

Говорит-то собака нынь Тугарин-от:

«Да што у тя на запечье за смерд сидит,

За смерд-от сидит, да за засельщина?»

Говорит-то Владимир стольнокиевской:

«Не смерд-от сидит, да не засельщина,

Сидит руськей могучей да богатырь,

А по имени Олешинькя Попович-от».

Добрыня Никитич. Художник С. Москвитин

Тугарин метнул в Алешу свой нож, но его перехватил названый брат Алеши Еким. Тогда Тугарин вызвал Алешу на бой. Алеша согласился и попросил у другого названого брата Гурия, клыки кабан-зверя, шелом с греческою землею и девяностопудовый посох. Тугарин сел на коня с бумажными крыльями, а Алеша стал молиться Спасу Вседержителю и Богородице. «Олешина мольба Богу доходна была», и пошел дождь, который размочил конские крылья. Опустился Тугаринов конь на землю, тут Алеша выскочил из-под гривы, ударил врага посохом и отрубил ему голову.

Алеша Попович фигурирует в былинах реже Ильи Муромца и Добрыни Никитича. Зато Алексию, человеку Божию, посвящено множество духовных стихов, а пророку Илие – очень немного.

Добрыня Никитич – связующее звено троицы защитников, второй по старшинству и силе богатырь, племянник князя Владимира, олицетворяющий княжескую власть и государственность. Прообразом этого персонажа послужил известный по Повести временных лет Добрыня, дядя и преданный воин равноапостольного Владимира Святославича, которому князь отдал Новгород. Согласно новгородской Иоакимовской летописи, в 991 г. прп. Иоаким Корсунский при помощи Добрыни и воеводы Путяты окрестил новгородцев. Если верить летописи, новгородские язычники взбунтовались, и тогда «Путята крести их мечом, а Добрыня огнем». Крещение Новгорода легло в основу сюжета «Добрыня Никитич и Змей», где богатырь побеждает Змея и освобождает любимую племянницу князя Владимира Забаву Путятишну.

Наиболее искусным в борьбе, как это видно из многих былин, был Добрыня Никитич: «Изучал Добрынюшка боротися. Изучился он с крутой, с носка спущать... Прошла про него слава великая, Мастер был Добрынюшка боротися, Сшиб осударя Илью Муромца на сыру землю...»

В былинах образ Добрыни облагородился и стал являть собой образ воина, в котором сочетаются сила, храбрость, воинское умение, благородство, образованность. Он умел петь, играть на гуслях, был искусен в шахматах, обладал незаурядными дипломатическими способностями, т.е. Добрыня стал идеалом воина-рыцаря эпохи Киевской Руси, не забывая иногда обводить вокруг пальца слишком простецкого и мужиковатого Илью Муромца.

Помимо Киевского цикла выделяют еще Новгородский цикл, состоящий преимущественно из былин о Садко и Ваське Буслаеве.

Много для почитания Ильи Муромца сделала церковь, которой необходим был православный богатырь, могущий сразить и Чудо-юдо, и Идолище поганое.

В народе же вместе с почитанием преподобного Илии существовало и определенное шутливо-ироническое отношение к его подвигам. Это отношение вообще-то характерно для всего, что навязывалось официальной моралью. В землях новгородских долго еще крепились языческие корни дохристианской Руси. Именно богатырь Василий Буслаев частенько пародирует Илью Муромца в его подвигах.

Из монографии Б.Н. Путилова «Фольклор и народная культура»:

«Пародийное начало заложено в былинах о новгородце Василии Буслаеве. Образ этот поражает своей парадоксальностью: в густом слое богатырских красок, наложенных на него, непросто отделить подлинные от мнимых, непросто понять, когда он “истинный” богатырь, а когда – антибогатырь, богатырь “навыворот”... Былины о Василии демонстрируют отрицание канонов киевского былинного мира, предлагая иной эпический мир. Противопоставление идет, в частности, через подключение пародийного начала. Оно не всегда открывается прямо. Так, детство Василия описывается в духе былинной традиции, с оглядкой на былины о Вольге и Добрыне. Подобно второму Василий – сын «честной вдовы» – рано обнаруживает недюжинную силу и испытывает ее на своих сверстниках. Подобно Вольге он проявляет склонность к учению. Но в то время как для Добрыни ребяческое озорство сменяется серьезными богатырскими подвигами, а для Вольги учение – это путь к овладению опытом вождя и волшебника, Василий свою “науку” употребляет на антибогатырские дела и до конца жизни остается озорником».

Тур. Немецкая гравюра XVI в.

Откровенно пародийный характер носит весь эпизод подбора Василием дружины. В нем ощутимы отголоски разных описаний дружин в киевских былинах, но все здесь предстает в вывернутом виде: и идея соответствия дружинников атаману, и ориентация на тех, кто способен выпить ведро вина и выдержать удар палицы, и социально-профессиональный отбор дружинников...

Подобно Илье Муромцу Василий в самый важный момент заточен в погреб, но только всей ситуации придан комический оттенок – его запирает в погребе мать, применяя иногда собственную силу («Хватила Васильюшку под пазуху»). В гротесковой манере описано, как мать выводит его из побоища: она вскакивает сзади ему «на могучие плечи» и заставляет его успокоиться.

Рядом с пародийным выворачиванием классической эпической традиции прослеживается стремление к изображению Василия Буслаева как героя нового типа, выросшего и действовавшего в уникальной обстановке Великого Новгорода, который, как известно, являлся северным оппонентом Киеву.

Из наследия старины необходимо упомянуть и о любимом дружинниками жанре – «Туры златорогие», песнях балладного характера, когда-то зачин былины. Туры – древние быки (позже вымерли), объект княжеской охоты в Киевской Руси и символ мужества. В эпосе получили значение вещих зверей, наделенных чудесными свойствами и фантастическим обличьем.

Турьи рога – ритоны были обязательной принадлежностью торжественных ритуальных пиров и являлись обязательным атрибутом богов, как символ благоденствия («рог изобилия»). Существовало большое количество сакральных рогов разных эпох, начиная с каменных стел на путях праславянской хлебной торговли VI – V вв. до н.э.

В славянских быличках и мифах поединки и битвы – характерная черта поведения мифологических персонажей. В их числе наиболее известные поединки между мифологическими персонажами, ведающими атмосферными явлениями (тучами, градом, ветрами), и колдунами типа облакопрогонников, которые борются с ними.

Одним из ярчайших и убедительнейших подтверждений «объединяющей международности» русского эпоса является тот факт, что Русь, а подчас даже и сами герои ее эпоса вошли в эпосы других народов Евразии. Так, объединяющий герой русского эпоса князь Владимир является (под именем Вальдемар) героем исландского эпоса, прежде всего «Саги об Олафе Трюггвассоне», записанной в ХII в., но в устной традиции возникшей, несомненно, раньше (норвежский король Олаф был современником Владимира).

Гусляр поющий. Художник А.П. Рябушкин

В норвежской «Саге о Тидреке Бернском» Владимир (Вальдемар) выступает уже рядом с Ильей (Илиас), который представлен здесь как побочный брат Владимира. Действие саги развертывается непосредственно на Русской земле (Ruszialand), упоминаются Новгород (Holmgard), Смоленск (Smaliski), Полоцк (Palltaeskiu) и т.п. Сага была записана в 1250 году, но западные исследователи относят ее возникновение ко времени не позже Х века. Наконец, Илья Русский (Ilias von Riuzen) – герой ряда произведений германского эпоса, прежде всего поэмы «Ортнит», записанной в 1220 – 1240 годах, но сложившейся намного ранее.

Русь заняла выдающееся место в эпосе Юго-Востока – в поэме Низами Ганджеви «Искендер-наме», созданной в конце XII века, а точнее, в первой книге этого произведения – «Шараф-наме» («Книга о славе»), где описываются подвиги великого Искендера (то есть Александра Македонского). Шестая часть «Шараф-наме» (более 2000 строк) посвящена изображению его битв с русским войском, которое во главе с Кинтал-Русом вторглось в Закавказье. Речь идет о действительно имевших место нескольких походах Руси в города восточной части Закавказья, совершившихся в IX и Х вв. Русские воины предстают настоящими богатырями, и лишь в седьмом по счету сражении Искендер побеждает Кинтала, а затем заключает с ним почетный мир.

Очерченные выше проявления русского героического эпоса на огромном пространстве от Норвегии до Византии и от германских земель до границы Ирана дают представление об энергии и активности исторического бытия Руси в героическую эпоху ее юности, что и отражено в народных сказаниях.

Что касается отсутствия такого жанра, как «эпопея», на Руси, то В.Я. Пропп убедительно показал, что «эпос любого народа всегда состоит только из разрозненных, отдельных песен. Эти песни обладают внутренней цельностью и до некоторой степени внешней объединяемостью... эпос обладает не внешней целостностью, а внутренним единством, единством образов героев, одинаковых для всех песен, единством стиля и, главное, единством национально-идейного содержания... Подлинный эпос всегда состоит из разрозненных песен, которые народом не объединяются, но представляют собой цельность. Эпопея же внешне едина, но внутренне мозаична... Эпос, как мы видели, целостен по существу и разрознен по форме своего выражения».

После побоища Игоря. Художник В.М. Васнецов

Русские былины, ждавшие своей записи несколько столетий, не объединились в эпопею, как это сделали поздние «усовершенствователи» на Западе («Песня о Нибелунгах», «Песня о Роланде»). Передача эпоса в устной традиции имела свои недостатки (поэтические искажения), но есть и преимущество перед теми или иными записями, ибо в определенных отношениях она вернее сохраняла изначальную природу эпоса.

Исполнителями, а очень часто и слагателями песен и былин были замечательные древнерусские хранители традиций, артисты, музыканты и поэты, известные под именем баянов, гусляров, скоморохов. Недаром в самих былинах они выводятся исполнителями былин, истинными артистами, от «умильной игры которых все князи и бояре те, и все эти русские богатыри, все же за столом призадумались, все же призаслухались».

Единый некогда массив мифологии распался со временем, породив два направления: воинские обряды и богатырские сказки, былины и предания.

Когда речь заходит о народном эпосе, учёные в один голос говорят о его универсальности для всех народов. Из этого следует, что в Древней Руси тоже должны были быть свои эпические произведения. Вот только текстов, это подтверждающих, у нас практически нет.

Попытки заполнить эту лакуну предпринимаются очень разными людьми - от честных исследователей, ищущих в сохранившихся архивах хоть какие-то намёки на безвозвратно утраченные памятники словесности, до откровенных шарлатанов, наживающих себе популярность на подделках. Но что мы достоверно знаем о древнерусском эпосе сейчас? Какие жанры древнерусской словесности и какие произведения можно назвать эпическими? Почему сегодня, в России XXI века, люди так живо интересуются этими древними памятниками? Для ответа на эти вопросы я обратилась к доктору филологических наук, профессору кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ, профессору кафедры ЮНЕСКО МИГСУ РАНХиГС при Президенте Российской Федерации, Андрею Михайловичу Ранчину.

Здравствуйте, Андрей Михайлович! Сегодня мы поговорим с Вами о древнерусском эпосе. Сейчас в интернете возникает очень много разной информации о так называемом «древнерусском эпосе», встаёт вопрос, был ли он вообще, появляется много фальшивок. Это, собственно, и есть предмет нашего обсуждения. Мой первый вопрос касается древнейших памятников: есть ли у современных учёных доказательства или указания на существование неких утраченных эпических текстов, возникших до христианизации Руси?

Здесь нужно сделать одно уточнение: идёт ли речь о текстах в широком понимании, то есть, о произведениях, которые бытовали в устной форме, или только о письменных текстах, которые были записаны или даже сложены в письменной форме. Если говорить о какой-то устной дохристианской эпической традиции героического эпоса, то что-то, несомненно, было (чуть позже я расскажу об этом подробнее).

Если речь вести о произведениях, письменно зафиксированных в далёкой дохристианской древности, или даже созданных в письменной форме, то, очевидно, таких текстов нет. «Велесова книга», ставшая, что печально, весьма популярной в последние годы, это, конечно, подделка XX века, никаких «русских вед» или чего-то тому подобного, в том числе, с героическим сюжетом, в древнерусских памятниках нет. Другое дело, что существует изложение сюжетов, зафиксированных в памятниках уже христианского времени, которые, по-видимому, бытовали в устной форме, в виде либо песенного героического эпоса, того, что можно назвать стихами, либо устного сюжета, условно говоря, саг. Хотя это не очень точная характеристика, как замечал известный исследователь и стиховед М. Л. Гаспаров, на ранних стадиях древнерусской словесности можно говорить об оппозиции (противопоставлении) стиха произносящегося и стиха читающегося, а не стихов и прозы. Это разные вещи. Но некая ритмическая упорядоченность всё же была.

Такого рода эпос, очевидно, бытовал, и есть достаточные основания предполагать, что были песни, посвящённые походам первых русских князей, к примеру, или, может быть, войнам с греками. По-видимому, бытовал сюжет о смерти Вещего Олега от коня (то есть, от змеи). Интересно, что почти совпадающий (хотя и не во всём) с ним сюжет известен в скандинавских сагах. Это Сага о конунге Одде по прозвищу Стрела . Правда, Одд поступает хуже, чем Олег, со своим конём по имени Факси - его убивают, чтобы он не принёс конунгу смерти, но, тем не менее, совпадение разительное. И есть разные версии, какой сюжет первичен - скандинавский или древнерусский.

Современная исследовательница Елена Мельникова считает, что сюжет зародился на Руси, изначально его героем был, видимо, Олег («Хельги» в скандинавской огласовке), но при этом, сюжет появился на Руси в скандинавской среде, в варяжской дружине Олега, Игоря, или последующих правителей.

В. М. Васнецов. Олег у костей коня (1899)

Интересно, что некоторые архаические пласты есть и в русских былинах. В частности, эти пласты анализировал В. Я. Пропп, и не только он. Примером этого служит змееборческий сюжет. Очевидно, что память жанра, выражение используемое М. М. Бахтиным, в русских былинах весьма глубока. Но в существующем виде это, конечно, памятники уже совсем другой эпохи. Как известно, фиксация былин происходила в XVIII - XIX веках, а отнюдь не в X, например. Но, конечно, отрицать возможность существования форм героического эпоса незадолго до Крещения Руси, по-видимому, невозможно. Упоминаются какие-то песни, которыми прославляли князей, например. Что это за песни, неясно, к сожалению. Упоминается «славный певец Метуса» в начале XIII века в Галицкой летописи. Кто был этот Метуса, однако, неизвестно. Наряду с мнением, что это эпический сказитель (Метусу прочили даже в авторы «Слова о полку Игореве» некоторые очень азартные учёные), существует и иная точка зрения, что «певец в данном случае означает «церковный певчий».

Архаические пласты и более новые, о которых Вы говорите, это то деление на архаический и классический эпос, о котором писал Мелетинский? Или это нечто другое?

Скажем так, это пласты, имеющие глубинную мифологическую основу, сохранившие некую мифологическую память. В этом смысле да, такая конструкция отчасти перекликается с тем, о чём писал Мелетинский. Другое дело, что представить в чистом виде в Древней Руси архаический эпос и классический эпос невозможно. Классического, если мы говорим уже о литературном историческом эпосе, наподобие Песни о Роланде , которая, как считает Морис Боура и другие исследователи, складывалась уже в письменной форме, или Гомере (здесь грань устной и письменной словесности), или Вергилии - классический литературный эпос, Древняя Русь не знает. Былины, по существу, это отголосок именно архаического эпоса. Разумеется, это памятники достаточно поздние и отразившие в той или иной форме исторические реалии средневековой христианской эпохи, но да, черты архаического эпоса у них, видимо, есть.

Былины, по существу, это отголосок именно архаического эпоса.

И. Репин. Садко (1876)

Фольклористы, исследователи архаического эпоса, например, тот же М. Боура, указывают случаи, когда, по-видимому, памятники героического эпоса исчезли. Это происходило у разных народов в разных странах. М. Боура рассматривает как примеры Швецию, где не сохранилась героическая поэзия, Галлию, которая утратила свою героическую поэзию в ситуации латинизации, приводит ещё ряд примеров. Хотя есть основание считать, что героический эпос у этих народов мог быть.

Пожалуй, ещё одно замечание: существует чисто гипотетическое соображение возможности существования в Древней Руси в домонгольский период светской придворной литературы. Если это так, возможно только предполагать, что в каких-то формах литературный эпос уже мог существовать. Следов, кроме очень спорного случая со «Словом о полку Игореве», практически нет. Есть пример классического эпоса, но этот памятник - перевод с греческого языка - «Девгениево деяние» («Дигенис Акрит»). Это перевод домонгольского времени (не позже XII века) византийской героической поэмы. «Девгениево деяние» скорее является переводом-переложением - оно не вполне соответствует известным греческим изданиям, не очень ясно, была ли это ещё одна греческая редакция, до нас не дошедшая, или это инновации уже древнерусского переводчика. Но памятник сохранился в поздних списках, т.е. не ранее XVII века. О том, что он древний, можно судить по языку: это действительно XII век. Некоторые проводят параллели со «Словом о полку Игореве» (скорее языковые, чем сюжетные). Такой памятник действительно был.

- А как, на Ваш взгляд, соотносятся былины и исторические песни? Можно ли их назвать эпическими?

Проблема в том, что слово «эпос» многозначно. Вопрос в том, как мы понимаем эпос. Если мы понимаем его как род литературы, исследуем в восходящей к Аристотелю классификации всех памятников словесности по трём литературным родам, то в этом случае можно сказать, что, в общем и целом, былины и исторические песни, конечно, относятся к эпосу. Если эпос понимается как жанр, как героическая поэзия, то в таком случае, исторические песни уже не совсем эпос. Хотя, например, тот же Боура вообще не отделял былин от исторических песен, он рассматривал их как единое целое: для него что Владимир Красное Солнышко, что Иван Грозный или Пётр Первый, к примеру, - одинаковые персонажи русского исторического эпоса. Но есть и эпос в том жанровом, узком смысле слова, в котором Бахтин его понимал, эпос, противопоставленный роману, который тоже есть эпический жанр в классификации, восходящей к Аристотелю, хотя Аристотель роман как жанр не признавал. В античности риторика его игнорировала, как известно - во времена Аристотеля не было ещё античных романов.

Если говорить о героическом эпосе в более узком смысле слова, он предполагает определённый тип персонажа, наделённого некими особыми исключительными свойствами, героическую личность, скажем так. Он предполагает эпическую дистанцию между подразумеваемым настоящим и временем, изображаемым в памятнике, этого в исторических песнях нет. В них сюжет может быть отмечен пунктирно. Например, изображается осада Казани, появляется какой-нибудь стрелец с монологом: «и вот тут подкатили порох, зажгли, и взорвалась стена». Могут быть сюжеты, скорее напоминающие своим драматизмом балладу наподобие «Ивана Грозного и его сына».

Если говорить о героическом эпосе в более узком смысле слова, он предполагает определённый тип персонажа, наделённого некими особыми исключительными свойствами, героическую личность.

Хотя понятно, что граница размыта, но это зависит, конечно, от терминологии. Если, например, рассматривать испанские романсы в качестве эпоса (я имею в виду романсы повествовательные, сюжетные, не «Песнь о моём Сиде», а романсы о Сиде), то исторические песни, по крайней мере, часть из них, можно рассматривать как исторический эпос.

Следующий мой вопрос касается «Слова о полку Игореве». Я встречала много упоминаний, что «Слово» можно назвать эпосом. Что вы думаете об этом?

Да, такая точка зрения достаточно широко распространена. Отдавал этому дань (хотя и не называл его напрямую эпической или героической поэмой) Лихачёв, к примеру, сближавший «Слово о полку Игореве» с chançon de geste , этими героическими песнями о подвигах наподобие «Песни о Роланде». И сближения эти проследить действительно можно: в обоих случаях трагическое окончание сражения, горе Альды о Роланде и скорбь Ярославны, «седобородый Карл, могучий император» и Святослав Киевский, старший русский князь, с серебряной сединой, борьба с иноплеменниками-иноверцами и мотив «поганых / половцев». Но, в действительности, в «Слове о полку Игореве» очень много черт, не позволяющих назвать этот памятник (по крайней мере, в существующем виде) произведением героического эпоса.

Прежде всего, для героического эпоса характерна самодостаточность изображаемого мира. Повествование ведётся последовательно, и всё, что мы должны знать о героях, мы знаем из самого произведения. И некое предзнание, знание исторического фона, нам не нужно. Мало того, это знание исторического фона способно разрушить картины, создаваемые эпическим сказителем или автором. Если мы узнаем, что в действительности в 778 году арьергард маркграфа Орландо попал в засаду, и напали, кажется, на него не сарацины, а баски, и поход Карла Великого отнюдь не был борьбой за веру с сарацинами, а всё было, мягко говоря, намного сложнее, это разрушит картину.

Мы можем соотносить отдельных персонажей из Песни о Нибелунгах с историческими личностями эпохи Великого переселения народов, но что это даст?

В. М. Васнецов. Гусляры (1899)

Это даст понимание генезиса Песни , но, понятно, что это совсем другая реальность, хотя и воссоздаваемая как некая далёкая история. В «Слове о полку Игореве» непонятно, сколько князей идёт в поход. Лишь из упоминания в конце памятника становится ясно, что в походе участвовал сын главного героя, Игоря, Владимир. Но назван ли племянник Игоря, Святослав, четвёртый участник похода, неизвестно, потому что понимание фразы «молодые месяцы Олег и Святослав» зависит от того, как мы расставим пунктуационные знаки. Есть самые разные трактовки. Кто такие Гзак и Кончак? Нужно знать, чтобы понять. Кто такой Святослав Киевский? Что за поход на хана Кобяка был за год до этого? Наконец, о каких «соколёнке и красной девице» говорят Гзак и Кончак, скача по следу князя Игоря? Нужно знать историю, нужно знать летопись, чтобы понять, что речь идёт о помолвке Владимира Игоревича с дочерью Кончака и состоявшемся позднее браке и отъезде Владимира с Кончаком и родившимся в польской степи сыном на Русь. Без этого предзнания «Слово» - тёмный лес, непонятный, совершенно энигматичный, загадочный текст. И таких примеров ещё много.

Есть обрывок повествования и неожиданное ретроспективное отступление в прошлое в двух местах. До описания битвы и после описания битвы. Это отступление о деде Игоря, Игоре Гореславиче, и отступление о Всеславе Полоцком, о княжеских распрях столетней давности. Кроме того, как заметил Б. М. Гаспаров в своей книге «Поэтика Слова о полку Игореве», Игорь как персонаж скорее напоминает героя некого авантюрного повествования, чем эпического. Эпический герой должен или победить, или погибнуть. Причём гибель - даже лучшее завершение жизни, чем спокойная смерть в старости. В этом смысле идеальный эпический герой (о чём много раз писали исследователи) - это Ахилл, знающий свою судьбу, и следующий ей, и героически принимающий её. А здесь Игорь заявляет в самом начале: «Лучше потятым быть, нежели полоняным быти» (лучше быть убитым, чем взятым в плен), однако же именно в плен и попадает.

Без этого предзнания «Слово» – тёмный лес, непонятный, совершенно энигматичный, загадочный текст.

Погибло почти всё его войско, он бежит из плена, приезжает на Русь - «Смотрите, радуйтесь, я приехал». Радуются, да.

Первое печтаное издание "Слова о полку Игореве" (1800)

Но это совсем не поведение героического персонажа. Сам побег преследуется мотивом оборотничества и напоминает больше сюжет волшебной сказки, когда герой из Тридевятого царства возвращается в свою родную землю, обманывая преследователя. В чистом виде этого мотива нет, но хвост тут, несомненно, прослеживается.

В случае со «Словом» можно проводить параллели самого разного рода (я не говорю о степени обоснованности) - такие исследователи как Рикардо Пикио, например, и Б. М. Гаспаров проводили параллели и с сюжетами из Ветхого Завета (поход Ахава и Асафата, который закончился катастрофой), и с притчей о блудном сыне и многими другими. Существующий текст «Слова» нельзя рассматривать как памятник героического эпоса. Я уже не говорю, каким очень спорным и сложным вопросом является ритмическая организация «Слова». Ритмизация есть, но единый принцип никем не установлен бесспорно. В «Слове» нет формульности, по крайней мере, в том виде, который характерен для героического эпоса. Не во всех памятниках встречается подобная формульность, в некоторых поздних почти нет, например, в «Песне о моём Сиде», как замечает Боура, относительно позднем. Но обыкновенно для героического эпоса характерно использование готовых формул для описания любых ситуаций, формул, которые имеют чётко фиксированную ритмическую позицию - стих занимает формула или полустишие.

Формулы, в которых видят основу героического эпоса, к примеру, Терри и Лорд, американские фольклористы, которые исследовали, с одной стороны, эпические песни Балкан, а с другой стороны, гомеровский эпос.

Допустимо предположить, что в основе «Слова о полку Игореве» действительно лежит некая «Песня об Игоревом походе». Но в таком случае, текст, который нам известен, это трансформация изначально какого-то другого произведения. Может быть, действительно фольклорного. Может, бытовавшего в дружинной придворной среде. Боян, если понимать буквально его характеристику, это сказитель, поющий под гусли. Параллели проводились с царём Давидом, например, играющем на псалтири. Если понимать буквально, то получается, что Боян - действительно устный сказитель, певший некие песни князьям предыдущего (XI) столетия. В отношении «Слова» можно говорить только предположительно, что у него была какая-то основа, может быть, песня, которую можно назвать героическим эпосом. В существующем виде это произведение уникальное.

Я подумала, что этот авантюрный герой и ретроспективы напоминают, скорее, об «Одиссее». Проводились ли параллели между гомеровской «Одиссеей» и «Словом»?

Я не помню таких параллелей, хотя, по-своему, конечно, было бы интересно их провести. Именно по той причине, что всё-таки материал уводил исследователей в одну сторону: раз есть битва, надо искать что-то из «Илиады», а может, «века Трояновы» - это память о Трое - по византийским хроникам сюжет осады Трои в Древней Руси знали. С «Одиссеей» не проводили, хотя там действительно есть сказочные элементы, они исследованы.

Но в «Одиссее» повествование о прошлом вводится совершенно определённым образом, что характерно для героического эпоса, у него есть мотивировка. Расспрашивают - рассказывает. Одиссей рассказывает, что было с ним прежде. Демодок поёт о каких-то событиях. А здесь совершенно внезапно автор обрывает повествование о событиях настоящего (о походе Игоря) и обращается к событиям столетней давности.

То есть, объяснить, каков смысл этих ретроспектив, можно, и попытки такие давались, но это нарушение временной последовательности совершенно нехарактерно для героического эпоса, как известно. Гомеровский принцип повествования - если мы рассказываем о каком-то событии, и при этом нужно рассказать о другом, перейти к другой сюжетной линии (я не говорю, вернутся к прошлому), то мы остановим действие здесь, и потом начнём с этого же момента. В «Слове» не так, там очень многое оборвано, персонажи вводятся так, что мы не знаем, кто они. Кто такой Овлур, который свистнул коня за рекой? Только из Ипатьевской летописи, из Повести о походе Игоря, известно, что это половец (видимо, крещёный половец, а как считает Ф. Б. Успенский, его имя Лавр, и, может быть, крещён он самим Игорем), который помог бежать из плена. Нельзя сразу понять, что происходит.

В. Г. Перов. Плачь Ярославны (1881)

Последний вопрос, возвращающий нас к началу - зачем нам сейчас нужен древнерусский эпос? Почему подделки возникают сейчас? Понятно, почему они возникали в XIX веке. Почему появляется к этому интерес? Нужен ли нам сейчас некий эпос, уже, понятно, не в той форме, но, тем не менее?

Создание каких-то произведений в духе героического эпоса невозможно было и раньше, а в век постмодерна эпос остаётся только в форме иронической, возможно, в форме ироикомической поэмы или бурлеска. Были примеры 1920-30-х гг. былин-новин , как они назывались (старины - классическое наименование былин самими исполнителями, а эти становились новинами), о Ленине и Сталине. Но представить себе такую былину о Путине, к примеру, или что-нибудь подобное, я бы не решился, потому что фольклорная традиция, насколько я понимаю (вопрос, конечно, к фольклористам), фактически уже умерла.

То есть, записать полноценную былину сейчас, кажется, уже невозможно, какие-то обрывки приходилось мне в студенческие годы слышать в экспедиции под Тарусой, например, но сейчас, кажется, это практически уже невозможно даже в более глухих местах, где-нибудь на Севере. Фактически, она уже ушла. Если говорить о литературной героической поэме, да, это возможно именно как некий эксперимент. Бытовать в качестве серьёзного жанра эпос сейчас не может.

Что касается интереса или попыток обнаружить древнерусский языческий эпос и тому подобное, то, конечно, они связаны с проблемой национальной самоидентификации и попыткой установить глубинные исторические корни. «А почему у греков есть, а у нас нет? Почему Гомер есть, а у нас нет, как же так? У нас тоже должен быть свой Гомер», к примеру. И с определённым пробуждением каких-то неоязыческих веяний (хотя это, конечно, не очень серьёзно), которые являются хотя и маргинальным, но достаточно сильным явлением. С комплексом неполноценности, причём культурной («Почему Гомера нет?»). И с ощущением или, может быть, травмой, связанной с недостатком героического. Понятно, что есть Великая Отечественная война, есть ещё ряд событий, их достаточно много, но возникает вопрос: «А где этот исток?». Нужно что-то подобное Троянской войне или великим битвам, которые описываются в Махабхарате, или битве в Ронсевальском ущелье, чтобы что-нибудь такое было на Руси, причём это должен быть текст, не написанный церковным автором наподобие летописи, или элементов героики в житиях (как в Житии Александра Невского), а именно эпос. Я думаю, с этим связан нынешний интерес к эпосу. С желанием найти нечто своё, своеобычное, национальное и при этом ничем не уступающее великим произведениям других стран и народов. Боюсь, что, к сожалению, найти не удастся.

- Большое спасибо, Андрей Михайлович.

Спасибо. ■

Интервью подготовила

Эльнара Ахмедова